Код Независимости - Галина Муратова

ясности всю ничтожность своей жизни. Конечно со штопкой она была знакома еще с детства. Она не однажды видела, как мама штопала ей шерстяные носки и варежки. И всегда любила эти уютные моменты. Мама садилась в центр комнаты, прямо под лампу, чтобы посветлее. И Алла видела её склоненную кудрявую голову и руки, которые ловко управлялись с этим ремеслом. Все получалось быстро и ладно. И потом было тепло телу от замечательного результата этой штопки, которая в их скромном быту была делом обыденным, не могла никого оскорбить и унизить. И мама же конечно за этой работой не плакала, а рассказывала какие-нибудь смешные истории. Но Алла помнит, как она смотрела на сутулую уставшую спину матери, выхваченную из мрака комнаты тусклой, из экономии, лампочкой. И уже тогда знала, что с ней такого не произойдет. У неё в доме всегда будет много света и никакой штопки. Все только новое.

Так и случилось. Всего в её жизни она получила в изобилии. Была семья, дети. Много диванов, много комнат, много достатка. Но это как-то быстро ушло, прошелестело, как осенью листва, опала на землю и покрылась страшным холодом нескончаемой зимы, тотального обледенения всяких чувств, наступил ледниковый период.

Приобретенное когда-то благополучие достаточно долго служило ей еще. И даже кое-что превратилось в антиквариат. А что-то и развалилось. Любимые книги разом пожелтели страницами, и их нездоровье от редкого потребления тоже не радовало.

Разъехались дети, муж ушел к новой любви. Все до отвращения банально. Пространство жизни стремительно сужалось, пока не превратилось в одну точку. Дырявый диван. Один. И другого уже не будет.

Конечно же можно сказать детям, и они не откажут, наверное, в обнове. Но почему-то совсем не хотелось беспокоить их такими пустяками. Потому что этот самый диван и был куплен ими, на какой-то давнишний день рождения. И просить новый — это уже будет похоже на каприз. Им не понять, что прохудился диван в самом удобном месте, где она теперь лежала с книгой или общалась с телевизором. И продавилась дыра именно там, где она уютилась клубочком. Подолгу. Вот и дыра. Раньше снашивались быстро каблуки — ходила много, а теперь — диваны. Издержки возраста.

Алла засунула в дырку кусок поролона, расправила его аккуратно, подравняла края протертости. Теперь осталось найти тряпочку в тон, и хорошо бы велюровую.

Алла сама себе поразилась, своей прозорливости. Как она могла знать много лет назад и не выбросить старые вельветовые брюки мужа. Почему аккуратно сложила их и запихнула в мешок “для тряпок”? И они дождались своего часа. Когда-то это были любимые штаны мужа. И единственные. Ношенные-переношенные, на все случаи жизни. И всегда выручали своей элегантностью. И это была первая их совместная покупка. У какого-то барыги они приобрели этот вельветовый шедевр за полную тогдашнюю зарплату.

Алла поняла, что расплакалась еще сильней. Воспоминания — они такие, бывают чаще коварными. Черным цунами подкатила к горлу ненависть к бывшему мужу, его несправедливому уходу. Вспомнились разом все унижения, которые она пережила, оправдываясь перед детьми в своей невиноватости.

И сегодня ему, да и детям, нет никакого дела, что вот она сидит, с отвращением штопает свое спальное место, ремонтирует свой наверняка последний диван в этой жизни.

Алла штопала и рыдала, и ненавидела и диван, и мужа, и все, что она успела сделать не так. У неё получилась какая-то виноватая жизнь. Виноватая жизнь. Пройдена большая дистанция. Но по кругу. Жизнь получилась круглая, как Земля. От штопки носков в детстве, до штопки дивана. Круг. Замкнутый круг.

И вдруг, она услышала:

— И что в этом плохого?

Алла даже вздрогнула. Голос был абсолютно реальный и прозвучал ей прямо в ухо.

Алла проткнула себе палец иглой. Больно, даже вскрикнула. Показалась кровь.

Пришлось бежать в ванную, сунуть палец под струю холодной воды. И пока она стояла и смотрела на струю, розовую от крови, она поняла, что голос был никакой не таинственный, а раздался он во дворе. Кто-то из соседей у кого-то спросил. Но как во время она это услышала. А действительно, что в этом плохого? Пожалуй, она единственная на всем земном шаре сейчас занимается таким необычным делом. Штопкой дивана. И что ж! В этом есть уникальность. Редкий случай, когда можно заявить о себе. Пусть на низком диванном уровне. Но!

К дивану Алла вернулась другим человеком. Она швырнула “страдательные” мужнины штаны в помойное ведро. Ничего в тон цвета она делать не станет. Нужно яркое необычное пятно на заплатку. А почему пятно? Это может быть солнышко, домик или цветок.

Алла вытащила из шкафа, того самого, который стал антиквариатом, несколько старых платьев и окинула их взглядом доброго палача, взялась за ножницы.

К вечеру диван получил новую жизнь в картинках. Аппликацией из лоскутков родился яркий хорошенький домик, с трубой и дымом из неё. Собака возле дома и четверо счастливых человечков. А наверху, самую большую дыру закрыло солнышко, с вышитой на нем улыбкой и глазками.

Семья стояла под солнышком тесно-тесно. И ничто уже не могло разлучить её. Нитки Алла Романовна выбрала самые надежные. Теперь она знала в этом толк.

Бестетрадные,

23 августа 2013

Мерси!

Был полный жизненный погром. Голова Нины забита и разбита всякой суетой, дребеденью. Дом свой она не любила, родных ненавидела, мужа терпела. Пока. Раздражали старые сапоги. Их отполированные подметки делали неустойчивым и опасным каждый шаг на этой треклятой обледеневшей улице. Жизнь была опасной, но выход на улицу в гололед — прямая угроза. Сплошное обледенение мостовой, крыш делали её непредсказуемой. Впрочем, вполне предсказуемой. Нина упала привычно, привычно вскочила на ноги, отряхнулась и поспешила дальше. Нужно было в аптеку, потом — в школу, потом на обратном пути — в магазин.

Каждый день — одно и то же. Ухаживать за больной свекровью, ругать детей и печь им ватрушки, чтобы простили. Не напрягаться, стараться по крайней мере не орать на мужа, вечного молчуна. Интересно, с любовницей он своей разговаривает? А может и поет ей. Как он пел, когда еще был влюблен в неё. Не под гитару. Фи. Он аккомпанировал себе на рояле. У них в клубе был настоящий “Беккер”. И он пел романсы. Все девушки сходили с остатков ума. Одна Нина — нет. Потому что не любила романсы. Наверное именно поэтому он на ней и женился. И сразу же перестал петь по её просьбе. Ну, не любила она романсы. Пошлыми они ей