Бабья доля или Добродея - Наталья Александровна Баскакова

– Мамонька, чё с тобой?

– Да вот, видно, угорила, – тяжело дыша, ответила Агафья.

Катерина принесла из сеней холодного молока. Хлебнув молочка и почувствовав облегчение на сердце, Агафья заснула, а к утру же не проснулась.

***

После смерти Агафьи Трофим сразу как-то захирел, осунулся, и ничего его в жизни не радовало: ни дом, который стал пустым, сиротливо смотрящим в четыре окна на улицу, ни рождение третьего сына у Катерины, ни даже переезд в Михайловку Александры с Матюшкой.

Однажды утром, поздней весной, после того, как управились с огородами, поехал Трофим в соседнее село Томилово продавать на базар лапти да туески. Въезжая в село, увидел у колодца женщину примерно своих лет, наполнявшую водой кадушки. Смекнул Трофим, что баба живёт одна, иначе, зачем бы она стала делать мужскую работу. Вот и решил с ней завести знакомство, кто его знает, может что и получится.

– Помогай бог, – остановившись у колодца, сказал ласковым певучим голосом Трофим.

– Спасибо – сдержанно ответила женщина.

– Воды-то попить можно?

Женщина ведром почерпнула из колодца воду и подала Трофиму. Пока Трофим пил холодную, до ломоты в зубах, и светлую, как слезинка воду, думал: «Как бы это начать разговор, чтобы она не дала сразу «от ворот поворот», а бабёнка-то вроде ничё».

– Не бабье ето дело – воду возить, – возвращая ведро, сказал Трофим.

– И то не бабье, – горестно ответила собеседница, – а где взять мужика-то, он у меня сердешный ишо в германску головушку сложил. Вот с тех пор и мыкаюсь одна.

– Дак, детки должны тоды подмогнуть.

– Не успели мы деток-от завести.

– Вот и у меня недавно старуха умерла…, шибко тоскливо одному-то, хоть и дети есь, – проговорил Трофим, устанавливая кадушки на тележку, затем, как бы между прочим, спросил: – А ты – здешня?

– Тутошня.

– Чья така, чё-то не припомню?

– Да и тебя я не помню. А зовут меня Полина Нехорошева.

– Мы недавно переехали в Михайловку из Крутоярова. Здися у меня две дочери, да племенник живёт. Трофим я, Пахомов. Не слыхала ль такого?

– Нет.

Чтобы не упустить такую маленькую ниточку, Трофим, помолчав, продолжил:

– А далёко ли ты живёшь?

– Да нет, вот мой домишко, – Полина указала на покосившийся покрытый тёсом на два окна домик.

Весь торг на базаре Трофим думал о Полине: « Какое бы заделье сделать, чтобы заехать к Полине…», но так и ничего не мог придумать. И поэтому решил сразу, так сказать, «рубить с плеча».

Возвращаясь с базара к себе, в деревню, Трофим повернул к Полининому дому:

– Слышь, Полина, не умию я сватать, разучился, видно, с годами. Сразу тебе говорю, ты – одинока, и я тожа один, а давай-косе будём вмистях жить.

Полина как сеяла муку, так и застыла на мгновение с ситом в руках. Справившись с собой и немного подумав, сказала:

– Нет, Трофим, стара я для «невест», да и привыкла жить одна.

–Значит, не поглянулся? – сокрушённо спросил Трофим.

– Не те уже года, чтобы глянуться али не глянуться, а нову жизь зачинать не хочу.

– Ну на «нет» и суда нет, – немного помолчав, добавил, – я туто-кось честенько бываю, коли чё надо будёт, ты скажи, я завсегда подмогну. С тем и уехал.

Не успел Трофим приехать домой, прибежала вся заплаканная Александра:

– Тетька, ты в Томилове Матвия не видал?

– Нет, а чё?

– Дак он сёдня опеть конюшить* не пошёл и последню пудовку муки спёр из дому, пропьёт сукин сын и «по миру» пустит,– разрыдалась и упала в ноги к отцу. – Тетька, ты, тетька, пошто ты миня тоды взамуж-от отдал, пошто загубил молодось мою? Хто я тепреча – ни девка, ни баба, ни полюбовница, ни мужня жона? – Потом, утерев слёзы запоном, как-то странно вся подобравшись, тихо продолжила, – придёт домой, убью подлеця, возьму и зарублю топором.

– Но-но, – Трофим свирепо глянул на Александру,– я тебе «зарублю», сучья дочь, вишь, чё удумала, – потом, немного помолчав, добавил.– дам я тебе-косе и зерна и муки, как-ненабудь проживете.

На другой день, к вечеру, Матвей пришёл домой, он был не пьяный, но с глубокого похмелья, видно всё пропил. Александра огрела его раза два ухватом, на этом всё и кончилось.

Опять началась однообразная деревенская жизнь, работа, дом, скотина, и так каждый день. Матвей попивал, но не «в стельку», как раньше. Александра работала на детской площадке кухаркой, вот мало-помалу и

перебивались, а своих деток так и не намечалось. Да Александра в какой-то степени свыклась уже с такой участью. А то куда бы она с ребятишками-то: мужик-пьяница, вот и пошла бы с сумой по дворам. Видать, Бог пожалел её – горемычную.

***

Несколько раз ездил Трофим в Томилово и по делу, и без дела для того, чтобы ещё и ещё раз поговорить о совместном житье с Полиной, видно, приглянулась ему баба. И вот однажды, спустя более двух лет, Трофим, сияющий пришёл к Александре:

– Ну, вот, Лёска, стало быть, жонюсь я.

– Батюшки, – всплеснула Александра, – кого ето ты брать-от надумал?

– Да томиловску одну, ни чё, баска бабёнка.

Александра с одной стороны обрадовалась, что наконец-то отец не будет одинок, и ей не придётся каждый день «разрываться» на два дома. Катерине-то всё не досуг – полный дом ребятишек. А с другой стороны, как бы ревность в душу закралась: в отчем доме и вдруг хозяйка какая-то чужая баба и поэтому сдержанно ответила:

__________________

* работать конюхом (диалект)

– Ну, баска, ни баска – не нам судить, да и не к чему ето. А дети-те у неё есь?

– Да, нет, нету.

– Ну и хорошо.

– Ну, стало быть. К вечеру приходите с Матюшкой. Я и Катерине накажу – торопливо сказал Трофим и направился к дверям.

– Придём – всё также сдержанно ответила Александра, ежели Матвий трезвый будёт.

Александре, как и Катерине, Полина Игнатьевна понравилась с первых же дней – работная, чистоплотная и добрая. И, как-то само по себе вышло, чуть ли не с первого дня Александра стала называть Полину Игнатьевну «мамонькой».

И снова в доме Пахомовых воцарился покой и домашний уют.

***

Прошло несколько лет. У Катерины женился родной сын и народился внук – красивый кудрявый мальчуган с голубыми глазами.

Матвей немного поутих с пьянкой. Как-то раз Михаил Артемьевич пришёл к Тонковым со свёртком в руках. Этот серьёзный и молчаливый человек почти никогда не заглядывал к Матвею с Александрой, а тут перешагнул через порог, перекрестился на иконы, сел