Эмиль Верхарн: Стихотворения, Зори. Морис Метерлинк: Пьесы - Морис Метерлинк

Эреньен. Ну, эти в плену у своей армии! Вчера, увидев, что войска от болезней и бегства наполовину растаяли, они с отчаяния решили пойти на последний приступ. Солдаты отказались выступать, некоторые стреляли в своих командиров. Это было концом.

Клер. Я слышала, как толпы хлынули в Оппидомань, их гул был подобен реву океана. Никогда я не испытывала одновременно такой радости и такого страха.

Эреньен. Теперь в наших стенах находятся двадцать тысяч человек. На площадях расставляют столы. Те, кто во время осады припрятал запасы, открыли свои погреба народу. Эно говорил: «Никогда Оппидомань не унизится до того, чтобы принять своих врагов. Оппидомань никогда не позволит им ходить по своим улицам и площадям, никогда не исчезнут предубеждения в оскорбленной Оппидомани». Так рассуждают в обычное время, но не сегодня! В умах царит такое смятение, что можно было бы основать новые религии и возвестить неведомые верования. Смотри, там, наверху, пылает Капитолий. Жгут Дворец Артиллерии и Флота! Прежде чем наступит вечер, будут поделены все запасы оружия и боеприпасов. Во время осады справедливо покончили с банками и биржами. Пришла пора справедливо покончить с величайшей несправедливостью — с войною. С ней исчезнут и все остальные: ненависть деревень к городам, нищеты к золоту, бесправия к могуществу. Отжившему строю, порожденному злом, нанесен удар в сердце.

На улице крики: «Ура!»

Слышишь, там поет и безумствует всемирный праздник человечества.

Клер и Эреньен приближаются к окну и застывают в долгом объятии. Вдруг Эреньен резко отстраняет ее.

Эреньен. Одень ребенка: я пришел за ним, чтоб он увидел мое творение.

Клер. Ребенка? Но он не поймет.

Эреньен. И все же одень его. Перед лицом погибающего мира я скажу ему слова, которых он никогда не забудет. Одень его, и я его уведу.

Клер. А я?

Эреньен. Твой брат Эно зайдет за тобой.

Клер. Почему не пойти нам вместе?

Эреньен. Говорю тебе, одень ребенка, и поторопись.

Клер выходит. Эреньен осматривает свой письменный стол, кладет несколько связок бумаг в карман, потом подходит к окну, откуда он говорил с толпой.

О, жизнь, о, горький путь, кипучий и мятежный!

Страданье шло за мной, как спутник неизбежный.

А ныне что? — Любовь, и слава, и покой!

Я исполин! Весь мир склонился предо мной.

Да, он изменится, моей покорен воле.

Подумать! Фермером, всю жизнь проведшим в поле,

Простым крестьянином подобный сын рожден,

Не видящий, не знающий препон!

Я мертвой хваткою за горло взял закон,

Я уничтожил мощь и гордость произвола.

Все вымирало. Все! Деревни, фермы, села!

А города — что там я находил?

Былому напряженью сил

Там шло на смену разложенье.

Стяжанье, алчность, вожделенье

Росли и множились, наглея с каждым днем,

Глотая золото и задыхаясь в нем.

На бирже, в казино, и в банках, и в притонах

Настало торжество Инстинктов обнаженных,

А подлая, бессовестная власть

Из подданных высасывала соки

И, благоденствуя в разврате и пороке,

Всё без различия вбирала жадно в пасть.

Я молнией блеснул для всех, кто вдаль глядели,

Я озарил им путь к возвышенной их цели.

Мне помогли не ум, не знанье, не расчет, —

Мне лишь одна любовь дорогу указала

И воедино мир, весь мир со мной связала.

Я меж людьми все грани стер, —

Блуждавших розно, как в тумане,

Собрал я в стройный, мощный хор.

Я уготовил смерть былой Оппидомани,

Низвергнул догматы, убил стяжанье, гнет!

Из недр грядущего она теперь взойдет,

В громах рожденная и, наконец, — моя,

Моих заветных дум являя воплощенье,

В огне души моей изведав очищенье,

Чтоб солнцем воссиять во мраке бытия.

Раздаются ружейные выстрелы.

Клер (из своей комнаты). Эреньен, на улице солдаты правительства.

Эреньен (не слыша, продолжает)

Своею волею весь мир я изменил,

Я вывел мой народ, своих не знавший сил,

Из нор неведенья, из векового плена

К светилу гордости великой Эреньена…

Клер (появляясь). Эреньен! Эреньен! Вооруженные люди следят за нашим домом; они убьют тебя, если ты выйдешь.

Эреньен. Оставь! Одень ребенка.

Новый залп.

Клер. Выстрелы приближаются к перекрестку.

Эреньен. Одень ребенка.

Клер. Тебя ждут… Тебя подстерегают… Требуют твоей жизни…

Эреньен. Одень ребенка.

Она приводит сына; он дрожит; Клер берет ребенка на руки, как бы охраняя его.

Клер. Друг мой, умоляю тебя, не подвергай себя опасности; подожди, пока они пройдут.

Эреньен. Мне некогда ждать. Я не боюсь сегодня ни за других, ни за себя самого. Я достиг той вершины человеческой мощи…

Клер. Тогда иди один, а малыша оставь со мной.

Эреньен (резко). Я хочу взять ребенка. Я хочу, чтоб он был там со мной.

Клер. Он пойдет вслед за тобой. Эно приведет его.

Эреньен. Пусть, наравне с отцом, его приветствует народный восторг. Дай же его… Ну, давай же!

Клер. Я никогда не противилась тебе. Я всегда повинуюсь тебе как раба, но сегодня заклинаю тебя…

Эреньен. Отдай его, говорю тебе! (Вырывает ребенка из объятий Клер, отталкивает ее и убегает с ним.)

Клер. Друг мой, друг мой! Какое безумие! Его постоянное, великое и злосчастное безумие!

Внезапный залп прерывает ее слова.

(Застыв на мгновение в смертельной тоске, бросается к окну и, высунувшись, кричит.) Мой сын! Мой сын! (Потом стремительно бежит на улицу.)

Удаляющийся стук копыт. Смятенье. Вопли. Тишина. Наконец, покрывая все остальное, раздается голос: «Жак Эреньен убит!»

Сцена вторая

Утро. Площадь Народов. Она построена террасами. В глубине — панорама Оппидомани, подернутой дымом пожаров. Направо, на площадке, статуя Власти. Налево догорает Военное министерство. Горожане развешивают на окнах флаги. Проходят пьяные. Ликующие хороводы проносятся через сцену. Толпы следуют за толпами. Отовсюду слышатся песни. Мальчишки бросают камни в статую Власти.

Нищий. Эй! Берегитесь, ребята, вам надерут уши!

Мальчишки. Мы побиваем камнями труп нашего правительства. (Бросают камни.)

— Вот в скипетр.

— А вот в корону.

Толпа (окружает статую и поет на мотив хороводной песни)

На тройку и четверку счет!

Вот это весельчак завзятый!