Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1938—1945). Том второй - Иван Стодола

Р о г а н о в а  бьет его по лицу и быстро уходит.

(Словно окаменев, стоит на месте. Потом усмешка кривит его губы. Гладит щеку и тихо смеется. Не переставая гладить щеку, подходит к висящему в углу зеркалу. Останавливается, разглядывает себя. Рука падает, а рот снова искривляется усмешкой. Поднимает правую руку, грозит усмехающейся в зеркале маске; тихо.) Ах ты… свинья!

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Утро следующего дня. Помещение редакции. Через большое окно комната освещена ярким утренним солнцем. Когда поднимается занавес, сцена пуста, но сразу же открывается дверь в углу справа и слышится голос Седлаковой.

Г о л о с  С е д л а к о в о й (за сценой). Проходите, пожалуйста.

Входит  В о ц е л — в помятом костюме, небритый, истерзанный, за ним — С е д л а к о в а.

В о ц е л (закрыв за собой дверь, стоит напротив Седлаковой). Скажите, это правда?

Седлакова молчит, опустив глаза.

Вы знаете, что он украл мою рукопись?

Седлакова молчит.

(Подходит к ней ближе.) Но вам же известно, что это моя рукопись. Вы это засвидетельствуете. Вы порядочная женщина. Сами вчера меня к нему послали. Вы не дадите меня обокрасть.

С е д л а к о в а (подняв голову, тихо). Пан Воцел, на меня не рассчитывайте. Я не могу вам помочь. Хотела бы, но не могу.

В о ц е л. Значит, вы станете помогать ему грабить, будете молча смотреть, как он крадет самое лучшее из моей работы или даже использует ее целиком? Вы такая же, как и он. Оба ворюги, только вы, вероятно, еще почище.

С е д л а к о в а (тихо). Пан Воцел, если бы я могла помочь вам, я не стала бы выслушивать все, что вы мне говорите. Поверьте — не могу. Положение отчаянное. Я сама себе противна, но… (Тихо.) Дело идет о моем существовании.

В о ц е л. Этот негодяй способен зайти так далеко? И никто за меня не заступится? Все в его власти? И все его боятся? (Собирается уходить.) Я хотел знать, могу ли я на вас рассчитывать. Теперь я это знаю. Но вы еще скажете свое слово. И скажет его та дама, что была у него вчера.

С е д л а к о в а. Когда?

В о ц е л. Вчера, когда вы меня к нему послали. Она была спрятана в соседней комнате. А когда я бросился на него, она прибежала ему на помощь. Расфуфыренная, накрашенная — заперлась там рядом. Но я ей сказал все, что я о нем и о ней думаю. Какая-нибудь актриса или певица, я видел ее как-то на экране.

С е д л а к о в а. Верно, Роганова…

В о ц е л. Кто? Не знаю, как ее фамилия. Но я выясню. Обождите немного. (Собирается идти.)

С е д л а к о в а. Куда вы?

В о ц е л. Вам-то что?

С е д л а к о в а (идет за ним, останавливает его). Куда вы идете?

В о ц е л. Сперва — к шеф-редактору. Потом — в коммунистическую газету. Потом — в полицию.

С е д л а к о в а. Не сходите с ума.

В о ц е л (вырывается). Прощайте!

С е д л а к о в а. Не ходите никуда, слышите? (Становится в дверях, загораживая ему дорогу.) Думаете, я не сделала бы всего этого за вас, имей это хоть какой-то смысл? Думаете, я оставила бы вас стоять тут? Думаете, стала бы выслушивать ваши обвинения? (Резко.) Безумец, себе же хуже сделаете! Шеф-редактор подумает, что вы ненормальный, в полиции вам предложат взять адвоката, когда выяснят, что у вас на это нет денег, выгонят вас, а едва вы придете в ярость — а вы дойдете до этого, я тоже дошла бы на вашем месте, — вас пошлют к психиатрам, чтобы те проверили ваше душевное состояние. Ланда от всего отопрется, ваш роман выйдет под его именем, а вы — вы свихнетесь. Или станете вопить, что вы думаете об обществе, которое допускает подобный грабеж и охраняет таких пиратов, и вас арестуют. Ему вы не повредите, он все время занимается такими делами, он живет на них, зарабатывает на них славу, богатеет, из них состоит его позиция здесь — поймите, стену головой не прошибить, а это больше чем стена. За вас никто не вступится, подумают, что вы рехнулись, и газета, скорее всего, станет защищать его, хоть все знают, каков он, и каждый порядочный редактор понимает, что у Ланды нет ни стыда, ни совести, но такой истории никто не поверит. Чем вы докажете свою правоту?

В о ц е л. Я снова напишу этот роман.

С е д л а к о в а. Но за это время ваша первая рукопись будет опубликована под именем Ланды, и вас обвинят в бессмысленном плагиате.

В о ц е л (в отчаянии). Начну писать немедленно и буду приносить по кускам.

С е д л а к о в а. Через несколько дней первая часть романа, с именем Ланды на обложке, будет напечатана. Вот верстка. (Указывает на стол.)

В о ц е л (подскакивает к столу, листает верстку, кричит). Мой роман! Моя голодная жизнь! Моя кровь, мой голод! Неужели на свете нет силы, способной этому воспрепятствовать?! (Выхватив первую страницу.) И заглавие изгадил — «Голая истина». (Хрипло смеется.) Здесь — его имя! (Рвет страницу и хочет поступить так же с остальными.)

С е д л а к о в а (не давая ему это сделать). Опомнитесь. Этим вы не поможете. Оставьте. (Забирает у него верстку.)

В о ц е л. Он уже в школе был мелким негодяем и завистником. Зачем я только сюда пришел? У меня мог бы быть уже издатель.

С е д л а к о в а. Скажите честно, стали бы вы еще писать, если б этот роман был издан?

В о ц е л. Не знаю. Думаю, что да. Вероятно.

С е д л а к о в а. Так сделайте это. Напишите еще что-нибудь, я помогу вам найти издателя.

В о ц е л. Не знаю, получится ли. Я ведь не знаю, о чем писать. Все, что я хотел сказать, сказано в этом романе. Это — моя голодная жизнь. Может, я и не смогу написать ничего другого. Я пробовал, но все это были мелочи. Ничего крупного я создать не смог. А потом надвинулись нищета и голод. Вот я и начал писать о себе. Это у меня получилось. Достаточно было вспоминать. Я брался за то, что болело и сейчас еще болит, — и дело шло. Нечто вроде вскрытия заживо. Ничего не надо было выдумывать. Я ведь придумывать не умею. А когда начинаю принуждать себя, получается фальшиво, и я в результате рву все написанное. Кое-что появилось в прошлом году в газетах, но все это пустяки по сравнению с «Голодной жизнью». Теперь вы понимаете, как много значит для меня этот роман. Ланда украл все, что у меня было.

С е д л а к о в а. В вас говорит отчаяние. Сумели написать это — напишите и еще что-нибудь, и оно тоже может оказаться удачным. Попробуйте — и увидите. Так вы сможете хоть отомстить. В ваших новых работах будет заметна внутренняя связь с «Голодной жизнью» или «Голой истиной», как он назвал, тогда как Ланда ничего подобного уже не напишет, потому