Рыжик - Полевка

пения и народных танцев. И, конечно же, уроки игры на волынке и уроки по прядению шерсти и выделке шкур. Как выяснилось, в лагере была даже своя небольшая кузня, где молодые альфы махали молотами, изготавливая гвозди и прочую железную мелочь, необходимую для строительства тех же «гнезд». В одном из домов стоял настоящий ткацкий станок, на котором можно было сделать домашний коврик. Такой же, какой был когда-то в доме у самого Мэрфи. Все было очень интересно и познавательно, дети сами тянулись попробовать все сделать своими руками.

Каждое воскресенье в лагерь приезжали родители, и хорошо, что не все сразу. Дети водили их с экскурсией по лагерю, кормили в столовой, а после обеда показывали небольшой спектакль или импровизированный концерт. При этом на сцену выходили по собственному желанию, пытаясь показать, чему научились. Ужасно смущаясь и краснея, а иногда после тычка в спину и под дружеские подколки друзей из своего отряда. Эти концерты были самыми милыми, и Мэрфи никогда не пропускал их и с удовольствием хлопал, подбадривая порозовевшего исполнителя. Однажды на сцене появился Берд и, хорохорясь, исполнил песню о моряке, который возвращался с большим уловом. Мэрфи даже встал со своего места, чтобы сын увидел, как ему понравилось его выступление.

Но, несмотря на напряженные дни, в лагере продолжалась и тайная жизнь, скрытая от детей. Мэрфи порой с недоумением наблюдал за флиртом между воспитателями, перемигиванием и томными взглядами. А еще были склоки, которые начинались на ровном месте и бурно заканчивались. Порой казалось, что все вот-вот выльется в потасовку, но, как правило, появлялся рыжий ехидина и парой хлестких фраз заканчивал скандал. Однажды он выгнал не в меру любвеобильного альфу, который умудрялся флиртовать сразу с несколькими омегами. А еще были подростки, которые пытались строить «взрослые» отношения и поэтому влюблялись, расставались, бурно ревновали и так же бурно мирились.

Мэрфи в такие моменты был просто счастлив, что не он был ответственным за все, что происходило в лагере. Казалось, что у многих, когда они оказались вне привычных отношений, сорвало какие-то внутренние предохранители. Очутившись на свободе от супружеских обязательств, взрослые и ответственные люди порой начинали вести себя, как неуравновешенные подростки. Мэрфи всегда такому поражался. Дома, в родном городе, где все обо всех все знают, они не вели себя так безоглядно. Дома все было чинно и благородно: серьезные альфы, верные и надежные мужья и, конечно же, омеги, может порой и игривые, но, безусловно, верные и честные супруги. А здесь с них словно слетали маски, и они пускались во все тяжкие и искали приключений.

Часто ухаживания начинались у вечернего костра, когда детей отправляли по кроватям. Бывало, что Рич отправлял спать зевающих дежурных по костру, пообещав лично затушить уголья. Вот тогда воспитатели доставали, кто что хотел - кто чашки с кофе, кто бутылки со спиртным - и начинали задушевные разговоры. Иногда разговор был общим, а иногда они разбивались на маленькие группы или на пары.

Бывало, что и к Мэрфи подсаживались любители экстрима, но у того всегда находилась пара ехидных реплик в их адрес. Он одинаково не терпел ни альф, ни омег, которые пытались жаловаться на неудавшуюся семейную жизнь. Альфам Мэрфи доходчиво объяснял, что если жизнь с супругом не сахар, то он, скорее всего, не там лижет или не у того. А омег с их горестными высказываниями, как тяжело быть одному с ребенком, просто вводил в ступор вопросом кого он родил: гирю или счастье? После подобных высказываний вокруг Мэрфи образовывалась пустое пространство, но ему было откровенно все равно. Он не искал новых знакомств, ему всегда хватало своих старых, проверенных временем, приятелей. А тех, которых он мог бы назвать другом, можно было пересчитать на пальцах одной руки.

Те, кто знал Мэрфи раньше, даже не делали попыток навязывать свое общество и лезть в душу, ограничиваясь общим разговором о работе. Комфортнее всего Мэрфи было в компании Кристи, тот с удовольствием молча сидел рядом, и иногда довольно хихикал, слушая ехидные комментарии Мэрфи. Однажды к нему подсел Рич и попытался быть милым.

- Привет, что делаешь?

- Делаю вид, что всё хорошо, не мешай мне, - Мэрфи глотнул кофе и подкинул веточку в костер, который почти прогорел.

- Что, пытаешься заставить людей, которые ненавидели тебя, ненавидеть еще сильнее? - развеселился Рич.

- Если у некоторых людей слабая психика, то нефиг наговаривать на мой характер. А если некоторые считают, что я грубый и злой, то они совершенно правы. Я считаю так же.

- Ты так новых друзей не найдешь, - ухмыльнулся Рич.

- Мне и старых достаточно. И если я кого-нибудь когда-нибудь чем-нибудь обидел, то, скорее всего, правильно сделал. Могу повторить, если кому мало показалось.

- И как только твои друзья терпят тебя с твоим ехидством? - Рич расплылся в улыбке. - С твоим характером тебя даже из ада выгонят потому что ты, сидя в котле, будешь чертей подъебывать.

- Нет, с моим характером в аду меня будет ждать не котел, а должность, причем неплохая.

В ответ Рич довольно хрюкнул, и остаток вечера просидел рядом, почти молча. После этого он стал появляться на пути Мэрфи намного чаще. Их разговоры опять заканчивались перепалками, которые потом растаскивались на анекдоты и цитировались по всему лагерю.

Мэрфи сам не понимал, почему он опять стал злиться на этого альфу. Ведь вроде все шло к примирению, а тут опять новый виток сарказма и неприязни. Хотя возможно все дело было в том, что каждое утро от Рича пахло омежьим запахом - то цветочной отдушкой, то кремом. Не то чтобы Мэрфи ревновал, ему ведь было все равно, в чьём обществе проводит этот любвеобильный козел, просто раздражало… Особенно это постное выражение на наглой морде. И как бы ни старался Мэрфи игнорировать рыжего гада, но каждый раз, унюхав в его запахе омежье присутствие, он чувствовал, что у него в глазах темнело, и желчь к горлу подступала от желания высказаться. Ведь в городе его все считали святошей, а он оказался еще тем ходоком. Как говорится: хорошему коту и в сентябре март.

И как результат, Мэрфи огрызался в ответ на любой вопрос, который слышал от Рича. Альфа тоже не молчал, но в отличие от Мэрфи не раздражался, а просто веселился. Его, казалось, очень забавляло, что омега заводился с пол-оборота. Мэрфи уже и сам не мог понять, почему