Аугенблик - Евгений Анатольевич Сотсков

Ознакомительный фрагментпятнышко на экране быстро приближалось, преобразовываясь в странно хромающий девичий силуэт. Минуя свой офис, Антонина ворвалась в мониторку. Волосы растрепаны, не совсем отвалившийся каблук неестественно свернут на бок.

– Ты представляешь, – возбужденно прощебетала она, излучая красивыми карими глазами знакомую мужчинам энергию, – там такая огромная собака… ну, собака – мужик…

– Кобель, – поправил я Тонечку Воробьеву. – Собака-мужик – это кобель. У него яйца болтаются.

– Да! Еще какие… – задумчиво и как-то торжественно произнесла Антонина, густо краснея, и неотвратимо делающаяся из просто хорошенькой девушки, в существо, непреодолимо притягивающее самцов всех видов и типов.

«Надо бы ее трахнуть», – подумал я, проваливаясь в ее необычайно глубокий взгляд.

– Ты представляешь, – уже хрипловатым голоском продолжала она, – этот… кобель, он на меня… напрыгивал, и так делал, так делал…

– Ну-ка, как, делал? Как, покажи!

– …Ну… вот так… не понимаешь, что ли?.. А вдруг он искусает меня?

«Течка у нее что ли?» – подумал я, представляя, как огромная дворняга вгоняет своим собачим инструментом полоску ее трусиков в туда.

Помада на ее пересохших губках ощущалась сладким ванильным кремом.

«Точно. Течка!» – безапелляционно констатировал я, очень легко проваливаясь пальцем в такую известную неизвестность.

С тех пор миловидная девушка Антонина превратилась в очаровательную Тонечку Воробьеву.

* * *

Через некоторое время (не очень продолжительное) после этого, в общем-то, незначительного происшествия, Тонечка Воробьева пригласила меня в свою еврейскую семью. Пригласила под видом сломавшегося телефона. Изобразив некоторое сомнение (искусственное конечно – мне очень нравилось, как Тонечка смешно надувала губки, изображая обиду – также искусственную конечно), я согласился.

Телефон оказался исправным, только слегка и неумело подпорченным. Положив руку на аппарат, я предположил – громко так, чтобы было слышно не только одной Тонечке Воробьевой, что ремонт потребует некоторого времени.

Тонечка заговорщицки улыбнулась и закрылась со мной в своей комнате, и мы… долго… разговаривали…

Чай – две изящные (некаждодневные) чашки на круглом подносике – с маленькими пирожными, впрочем, оказался весьма кстати.

…Потом родители провожали меня и загадочно так улыбались. Очаровательная Тонечка Воробьева выглядела счастливой. Да я и тоже… был весьма доволен сам собой.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Как-то раз всегда такая пунктуальная Тонечка Воробьева опоздала на работу на целый час. Каблук туфли, который я в прошлый раз наспех пришурупил кривым саморезом по дереву, она держала между пальцами левой руки на манер сигареты.

– Вот! – произнесла она отстраненным хриплым голосом, глядя куда-то мимо меня.

– Сломался уже?

– Вот, опоздала…

«Ба! Да она пьяная!» – неприятно для себя самого понял я.

– Я не пьяная, – не заметив, что «поймала» мою мысль самой себе ответствовала Тонечка, – я отравилась. Блядь, как хуёво-то!..

– Самогон пили, что ли? – удивлялся я, искренне не понимая, как может произносить такое, интеллигентная во всех отношениях дама!

Тонечка Воробьева свела красивые глазки к не очень красивому носику так, что мне показалось, будто она левым рассматривает правую стену, а правым наоборот. Я стоял посередине и опасался того, что она меня вообще не видит.

– Ага. Самопляс ча-ча-ча! …Как я такая к начальнику пойду?

– Не парься, нет его. В Москву укатил. Однако, похм… полечиться надо, – забросил я пробный шар.

Тонечка Воробьева думала с минуту. Потом попыталась развести глаза. Это, хоть с трудом, но получилось, правда, ненадолго.

– Зачем?

– Надо, – не понимая, к какому именно моему сообщению относится ее вопрос, универсально ответил я.

– Наверное, надо, – равнодушно ответила Тонечка Воробьева, безрезультатно пытаясь взять под контроль, живущие сами по себе, красивые еврейские глаза.

– Блядь, меня сейчас вырвет, – как мне показалось, удивленно и одновременно устало предположила Тонечка Воробьева.

Пожав плечами, я указал Тонечке на мусорную корзину. Она ринулась в угол, низко склонилась над корзиной, упершись руками в стены. Короткая клетчатая юбка не скрывала съехавшую в сторону полоску трусиков…

…Я лечил ее сзади, торопясь, потому что ни в какую Москву начальник не уезжал. Тонечка Воробьева самоотверженно блевала мимо мусорной корзины, совершенно не замечая, что происходит с ее задней частью! Два, так непохожих друг на друга физиологических акта, происходили параллельно и удивительно синхронно по всем своим возрастающим и стихающим ступеням, уверенно продвигаясь к своему завершению.

Мы кончили одновременно.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В одно мое воскресное дежурство, когда никаких начальников нет, Тонечка приехала на велосипеде. Сказала, что документы просили забрать.

Пустобрех-дармоед Мишка (сообакин сын) зачем-то залаял на нее. Наверное, на велосипед разозлился. Пришлось идти к ней на выручку.

Тонечка в мониторку не пошла – сразу наверх. Перед самым выходом, в коридоре я остановил ее, заглянул в глаза томным взглядом, бесцеремонно рукой забрался ей под короткую юбку и нежно провел ребром ладони меж ее ягодицами и весьма ниже.

Тонечка вспыхнула и… отстранилась. Впрочем, как-то так неуверенно отстранилась, не сразу.

«Ну, женские дела, наверное», – глубокомысленно оправдал я свою неудачу.

Я смотрел в ее красивые карие глаза, наслаждаясь такой знакомой (в определенные моменты наших отношений) глубиной, целомудренно чмокнул ее в щечку. Тонечка застенчиво опустила глазки, постояла так немного, вновь подняла на меня взгляд, и мило улыбнулась. Эта улыбка ее сладко проникла в душу, сжала сердце и опустилась вниз известным всем мужчинам напряжением.

Тонечка уехала на своем велосипеде, а я стоял загипнотизированный, и какое-то незнакомое, необъяснимое чувство медленно и неудержимо овладевало мной.

«Странная она какая-то сегодня, – недоумевал я, – необычная…»

* * *

В одну из промозглых ночей мне не спалось. Я смотрел в монитор и в грудах металла в цеху в своем воображении строил парадоксально необычные замки. Внезапно пришло воспоминание: Тонечка Воробьева как-то рассказывала, делая страшные глазки, что не ездит на велосипеде.

В следующее мое дежурство в будний день, между всем прочим, она поинтересовалась, как мне глянулась ее сестра-близняшка Аня?

В красивых глазах ее я прочитал озорство, граничащее с хулиганством.

– …Вы… очень похожи… – попытался вывернуться я, совершенно сбитый с толку. – У вас одинаковые… эти… носики… но ты… ты, безусловно, красивее!

– Не-а! – не поверила Тонечка Воробьева. – Мы разные. Совсем разные!

– Правда? – очень заинтересованно спросил я… И надолго задумался.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Один раз в конце своего рабочего дня Тонечка Воробьева куда-то очень торопилась. Заскочив на минутку ко мне в мониторку, она попросила выбросить использованный рулон пленки от факса куда-нибудь подальше, а еще лучше, вообще сжечь. Наш начальник Исаев был весьма подозрительным, наверняка эта инициатива исходила от него.

Этот рулон я зашвырнул в шкаф и сразу про него забыл. Только через неделю, я его случайно обнаружил, и, отмотав немного, глянул на свет. Оказалось, что пленка сродни