Лимеренция - Х. К. Долорес

до них можно только по приставной лестнице. Насколько я знаю, библиотека является одним из старейших зданий кампуса — с очень небольшим количеством ремонтных работ, чтобы сохранить свою обширную историческую коллекцию книг. Даже средь бела дня мне кажется, что мне приходится щуриться от тусклого освещения при слабом освещении.

Я останавливаюсь у свободной стойки администратора, чтобы проверить библиотечный каталог — массивный том, такой тяжелый, что, вероятно, сломал бы пару костей, если бы я его уронила.

Я борюсь с желанием чихнуть, когда при каждом переворачивании страницы образуется облако, достаточно большое, чтобы соперничать с Пылесборником. Я почти уверена, что декан Робинс провел последнее десятилетие, умоляя мисс Джуно загрузить физический каталог в какой-нибудь цифровой интерфейс, но она отказывается.

В конце концов, я нахожу то, что ищу. Нужная мне секция находится на втором этаже. Я поднялась по винтовой лестнице из красного дерева, вытаращив глаза и вертя головой.

— Полка D, — бормочу я себе под нос. — Полка D, полка D, полка D, полка…

Я замираю на месте и дважды моргаю, чтобы убедиться, что у меня не галлюцинации.

— Адриан?

Распростертая на полу фигура напрягается, а затем поворачивается ко мне лицом, выглядя таким же удивленным, увидев меня, как и я его.

— Что ты здесь делаешь? — Его глаза сужаются, как будто это я вторгаюсь к нему. И судя по тому, как он прислонился к полке, держа раскрытую книгу у себя на коленях, он явно пробыл здесь некоторое время — так что, думаю, это я вторглась.

Я неловко переминаюсь с ноги на ногу, внезапно теряя уверенность, как ориентироваться в таком развитии событий. Адриан — последний человек, которого я ожидала бы найти в кампусе. Иногда встречаются заблудшие преподаватели и случайные студенты, которые остаются поблизости, но не кто-то уровня Адриана.

— Я просто пытаюсь найти источники для той статьи по истории, — говорю я и указываю на книжную полку, на которую он опирается, которая, на мое счастье, находится на полке D. — Разве ты не должен быть в Новом Орлеане? Или Нью-Йорке?

Он приподнимает бровь, и мои щеки заливаются румянцем.

— Я подслушала вчера в коридоре, — предлагаю я в качестве объяснения.

— Нет, — категорично отвечает он и возвращается к своей книге — какому-то медицинскому учебнику с анатомически нарисованным сердцем на обложке.

— Ну… — Я чувствую, как мое бодрое настроение улетучивается с каждой секундой. — Мне просто нужна книга для моего эссе. То, на которое ты продлил мне срок. — Могу только представить, какие у меня темные щеки. — Что… кстати, спасибо за это. Тебе не нужно было этого делать, и я не знаю, почему ты это сделал, но я ценю.

Спишите это на то, чего я никогда не думала, что буду делать: на благодарность Адриану Эллису.

Он даже не смотрит на меня, все еще полностью сосредоточенный на своей книге, и неловкая тишина становится почти оглушительной.

Я прочищаю горло.

— Э-э… книга, которая мне нужна. На самом деле это просто как… — Я указываю на полку, на которую он кладет голову, его кудри закрывают половину корешка. — Вот здесь. Если бы я только могла взять её… — Я не особенно хочу вторгаться в личное пространство Адриана, как не хотела бы вторгаться в личное пространство кобры, но я все равно продвигаюсь вперед.

Он подается вперед, отводит руку назад и берет именно ту книгу, которая мне нужна.

— Ранние колониальные поселения, верно?

Я киваю.

— Да.

— Вот. — Он по-прежнему не смотрит на меня, даже когда протягивает мне учебник.

Я хватаю его.

— Спасибо.

Единственный ответ, который я получаю, — это щелчок переворачивающейся страницы.

Я не могу понять, почему, но Адриан явно не в себе. Замкнутый и почти… унылый?

Я знаю, потому что всю свою жизнь имела дело с хандрой. Я узнаю это так же хорошо, как узнаю печальное шарканье шагов моей матери или ее долгие, протяжные вздохи, которые слышны на другом конце дома.

И, конечно, ее хандра обычно следует за очередным расставанием, что, я сомневаюсь, является причиной, по которой Адриан кажется таким мрачным, но…

Что ж, вполне возможно.

То, что он отвергает ухаживания Софи, не означает, что у него нет девушки, способной порвать с ним.

Мой разум начинает заполнять пробелы еще до того, как я останавливаюсь на этой мысли. Я представляю, как он изливает свою нежность на какую-нибудь высокую красавицу с телом модели Victoria's Secret и умом ученого. Она, вероятно, понятия не имеет, на какую тьму он способен.

А может, и знает.

Может быть, ей это нравится. Может быть, ей нравится знать, на какое насилие он способен.

Я не знаю, почему от этой возможности у меня неприятно сдавливает грудь. Это не мое дело. Предполагается, что я буду вести себя тихо и без происшествий в выпускном классе, что означает держаться подальше от Адриана — особенно когда кажется, что он предпочел бы остаться один.

И все же, вместо того чтобы развернуться и уйти, как следовало бы, я остаюсь как вкопанная, открываю рот и спрашиваю:

— Ты в порядке?

Он бросает на меня быстрый, острый взгляд, который заставляет меня немедленно спрятаться в свою раковину.

— Тебе еще что-нибудь нужно с книжной полки, Поппи?

О'кей. Сообщение получено.

— Эмм… нет. — Я разворачиваюсь, намереваясь запереться в своей комнате в общежитии и притвориться, что этого взаимодействия не было, когда громкий булькающий звук разносится по библиотеке.

Адриан, может, и не хочет говорить, но его желудок явно хочет.

— Ты голоден. — Я смотрю на него, слегка озадаченная тем, что он издал такой… нормальный звук.

Такой человечный.

В конце концов, Адриан, кажется, сохраняет такой навязчивый контроль над всем в своей жизни, что я не ожидала, что его желудок будет каким-то другим.

— Какое проницательное наблюдение, — бормочет он. Он захлопывает учебник по медицине и начинает собирать свои вещи.

— Ты ничего не ел? — Я не уверена, что побуждает меня продолжать разговор — саморазрушительное любопытство или затягивание с написанием эссе.

И, конечно, я тоже ничего не ела. Если бы не черный кофе, который я выпила несколько минут назад, мой желудок, вероятно, был бы в гармонии с его.

— Я взял только протеиновый батончик в кафетерии, — говорит он, но его желудок снова издает громкое урчание, словно протестуя против одной из черствых протеиновых батончиков со вкусом картона в кафетерии.

Он протискивается мимо меня, и я делаю глубокий вдох.

Это не моя проблема. Если Адриан хочет хандрить, он может хандрить. Если он хочет съесть протеиновый батончик, срок годности которого, вероятно, истек еще до его рождения,