Пустая карта - Настасья Карпинская

– Оля… – выдохнула мама, открыв дверь и ее глаза тут же наполнились слезами.

– Мамуль, – сделав шаг и скинув с плеча сумку. Теплые крепкие объятия и такой родной и уже почти позабытый запах близкого человека – это, то чего оказалось так отчаянно не хватало все эти годы.

– Отпустили? – отстранившись, и с такой тревогой и надеждой, вглядываясь в мои глаза.

– Да, мам, – ее слезы по щекам и душу сжало в железные тиски. – Все хорошо. Я дома мам. Не плачь, пожалуйста.

– Это от радости, дочь, – произнесла, вытирая влагу, носовым платком. – Не ожидала совсем. Ты не написала, не позвонила.

– Прости. Все могло в любой момент измениться я бы потом чувствовала себя виноватой, – я и так ею себя чувствовала, я была виновата перед ней, за все ее слезы и боль что она пережила. Эту боль может понять только тот кто это пережил, кто видел это в глазах своей матери, то отчаянье и безысходность когда тебе уводит конвой из зала суда. И я бы отдала все на свете, только бы она этого никогда не видела.

Пока я принимала душ, ровно пятнадцать минут по привычке, выработанной за два года, именно столько дают времени всему отряду в банный день в колонии. Мама разогрела обед и когда я зашла на кухню она уже замешивала оладьи.

– Мам, зачем? Мне и этого хватит.

– Кушай, садись. Вечером еще Алинка придет голодная.

– А где она сейчас?

– В институте или со своими подружками по городу шатается.

– Учится нормально?

– Да, кто ее знает Оль, передо мной она давно не отчитывается, – произнесла мама, отвернувшись к плите, и я сделала себе мысленную заметку, поговорить с сестрой и узнать чем она вообще живет. Алинка была избалованной девицей, после ухода отца, мать была вынуждена работать на двух работах, чтобы нас прокормить и видимо испытывая какую-то вину за свое отсутствие старалась дать нам все самое лучшее из того что было в ее силах, а Алинка этим безбожно пользовалась.

– Мам, а мои вещи еще остались? Мне бы кроссовки какие, до участкового сбегать, а то от резиновых сапог уже ноги отваливаются.

– Конечно Оль, в кладовке и на балконе коробки, я что могла забрала из твоей квартиры перед продажей, правда Алинка кое-что повытаскала зараза, пока я не видела, – закончив с едой, я сполоснула тарелку над раковиной и поцеловав мать в щеку, пошла искать обувь.

– Мам, ты вечером на работу? – крикнула из коридора, натягивая куртку и вытаскивая из сумки документы.

– Я с ночной сегодня, мне только послезавтра с утра выходить, – она вышла в коридор.

– Тогда чего возле плиты стоишь? Иди, отдыхай, – ее чуть подрагивающие руки и тени, легшие под глазами, вызвали во мне беспокойство.

– Ну, ты чего? Как я тебя голодной оставлю.

– Я сама себе приготовлю, с голоду не помру. Пожалуйста, отдохни мам, – и она снова не удержавшись, сжала меня в своих руках.

– Я скоро приду мам, – поцеловала ее в щеку и выскользнула за дверь, сглатывая вставший в горле ком.

Остановившись у подъезда, подкурила сигарету, глубоко затягиваясь, окидывая взглядом родной двор и свою все еще стоявшую на парковке черную четырку, правда со спущенными колесами. Жива ли она еще. Надо проверить. Я купила ее на последнем курсе института, тогда уже больше года подрабатывала и моих накоплений едва хватило на ее покупку и страховку. А потом был Влад и его подарок в виде Мазды сх-9, который был официально оформлен на мое имя, я так и не определилась, это вышло мне плюсом или сыграло против. Мазду пришлось продать, как и квартиру в центре, чтобы покрыть « ущерб, нанесенный преступной деятельностью», эта же машина фигурировала как доказательство этой деятельности, мол, на свои кровные я не имела возможности приобрести подобный автомобиль без кредита. Воспоминания о Владе породили физически ощутимую горечь и я, сделав последнюю затяжку, выбросила окурок. Хорошо, что ту машину пришлось продать, я бы все равно больше не села за ее руль.