Путанабус. Наперегонки со смертью - Дмитрий Старицкий

— Вы совсем будете, барышня, как кавалерист-девица Дурова, — сделал интендант неловкий комплимент, принеся к охотничьему костюму юбку и кавказский тонкий пояс с серебряным набором.

Выдал он нам также нужных размеров исподнего мужского, нового, по две пары на нос, и льняной бязи на портянки. Мятного зубного порошка фабрики Маевского в жестяных банках. Хозяйственного и земляничного мыла. И медицинского спирта две ведерные бутыли в камышовой оплетке.

С последним интенданта расставаться мучила жаба. Крепко мучила. Но отказать бумаге с подписью Мехлиса он не осмелился.

— Моисей Шлемович, — предложил я ему вполголоса, — куда нам сейчас тащить обе бутыли? Да и на чем?

И внимательно посмотрел ему в глаза.

Интендант почесал за ухом, мотнул головой и согласился со мной, что в двуколку все не влезет.

— Вот и я о том же, — продолжал рассуждать. — Одну бутыль мы пока оставим у вас. Мало ли что случиться может в этом каретном сарае, в котором сейчас перевязочный пункт? Лучше вы нам саквояж подыщите под нашу старую одежку. И прикажите запрягать санитарную двуколку.

— Вы совершенно правы, Георгий Васильевич. — Интендант даже руки потер, как муха перед обедом. Никак в предвкушении удачных гешефтов со спиртом в период сухого закона. Я же ему сразу за две бутыли в складском талмуде расписался. — Сейчас распоряжусь насчет двуколки. Ее сразу к вашему подразделению приписать или с возвратом?

— Лучше сразу. Она же и так нам положена.

— Таки да, — согласился интендант.

Пока мы с Шапиро носились по амбарам, пока запрягали в нашу двуколку красивую рыжую кобылку с тонкими ногами, пока нам выделялся из личных закромов интенданта объемный американский сак, Наталия Васильевна успела пошить две нарукавные повязки белые с красным крестиком посередине. На завязках.

Переоделись в обновы мы там же, в амбаре. И повязки нацепили на левые руки. Наталия Васильевна лишь картуз надевать не стала, обошлась косынкой сестры милосердия. В неушитом вороте гимнастерки ее шейка стала похожа на гусенка, поэтому венгерку она на плечи накинула.

Я же не преминул подпоясать френч австрийским ремнем с «манлихером».

Погрузили все в двуколку и, тепло простившись с испуганно-заботливым интендантом, не торопясь покатили к волостному управлению. К обжитыми уже нами каретному сараю и сеновалу.

Заезжая во двор волостного правления, мы неаккуратно столкнулись с Мехлисом, который ловко перехватил нашу лошадь под уздцы, слегка отскочив в сторону. А то бы мог не отделаться легким испугом при столкновении с гужевым транспортом. Лечи его потом. А отпуск?

— Вижу, обживаете свое подразделение, товарищ начальник пепепупо? Похвальная деловитость. — Комиссар нам задорно подмигнул.

— Лев Захарыч, хоть ты бы не смеялся над моей должностью, — с укоризной ответил ему с высоты двуколки.

— Все, больше не буду, — улыбнулся комиссар, ласково поглаживая лошадиную морду. — Хорошая кобылка, справная. Интересно, за что так полюбил вас Шапиро, что англизированного дончака вам в оглобли отдал?

Я сделал удивленное лицо и развел в стороны руки. Типа знать ничего не знаю и ведать не ведаю.

А Мехлис уже переменил тему:

— Чаем меня угостите в качестве компенсации за наезд?

— С удовольствием, — подмигнули Наталии Васильевне. — Только у нас чай особый, революционный — бээсбэзе.

— Не понял. — Мехлис действительно выглядел озадаченным. — Какое безе?

Тут я откровенно расхохотался:

— Это означает, что чай «без сахара и без заварки».

Вылез из двуколки сам и подал руку милосердной сестре, помогая той выбраться на твердый грунт. Потом, взяв лошадь за уздцы с другой стороны от комиссара, повел ее с повозкой к каретному сараю. Мехлис пошел со мной, так как все еще держался за недоуздок.

— Уел, трубка клистирная. Отомстил за пепепупо, — констатировал комиссар. — Веселый ты человек, Георгий Дмитриевич, как я посмотрю.

И не понять — то ли в похвалу это мне, то ли в упрек.

— А чего унывать, — поглядел я ему в глаза прямо, — уныние есть смертный грех, как попы учили. Что наши, что ваши.

— Наши попы называются раввинами, — возразил Мехлис, помогая мне открывать дверь в конюшню.

— Это мне монопенисуально.

Я сбил фуражку на затылок и стал выпрягать кобылу из двуколки.

— Георгий Дмитриевич, так кипяток ставить? — подала голос Наталия Васильевна из ворот каретного сарая.

— Всенепременно, — обернулся я к ней, — как же мы комиссара без чая оставим? Да еще в присутствии Ревтрибунала в расположении части. Это будет крайне неосмотрительно с нашей стороны. Могут заподозрить в контрреволюции.

Смеялись уже втроем. Здорово, когда начальство шутки понимает. Хуже, когда оно такое, как товарищ Фактор со всей революционной и очень серьезной тупостью.

А еще за это время я подумал, что можно так вот запросто спалиться лексиконом двадцать первого века. Как два пальца об асфальт. Ну, вот… Теперь за губой следить надо. И базар фильтровать. Как штандартенфюреру Штирлицу, который пока где-то в Красной армии на посылках бегает как Максимка Исаев.

Мехлис, обождав, пока сестра милосердия скроется в каретном сарае, задал вопрос:

— Так что за слово вы последним употребили про раввинов?

Ого! Начальство перешло с «ты» на «вы». Плохой признак. Посмотрел в светлые честные глаза комиссара и ответил:

— Я сказал, что мне, как свободному от религии человеку, что поп, что раввин — мо-но-пе-ни-суально, — последнее слова сказал по слогам, для особо одаренных.

— Погоди, сам догадаюсь, — сказал комиссар, закатывая зрачки под брови.

Красиво думает. Видать, наш комиссар головоломки любит: сканворды всякие, ребусы, ментаграммы. Тем временем Мехлис потер ладонью подбородок, пару раз кивнул кудрями и промолвил с некоторой растяжкой слов, как будто не совсем был уверен в сказанном:

— Моно — это по-гречески один. Помню. Или по-древнегречески… Могу и попутать: в классической гимназии не учился, а в коммерческом училище этот язык не преподавали. А пенис по-латыни будет… — Тут он весело расхохотался, не договорив фразы. Открыто так засмеялся, заливисто. — От, медицина… — В восторге комиссар, присев, ударил себя ладонями по ляжкам. — Даже мат у вас латинско-древнегреческий. Но и старого взводного фейерверкера[22]тебе с панталыку не сбить, — погрозил он мне пальцем.

Я в это время закончил выпрягать кобылу и стал заводить ее в конюшню.

— Ладно, Георгий Дмитриевич, обихаживай кобылу не торопясь, я скоро к вам загляну, — крикнул мне вслед комиссар. — Посмотрю, как устроились.