Черное солнце - Валерия Минц

хрусталем, как друг набелитка резко остановилась. Взгляд ее был прикован к другому концу коридора, где у окна задумчиво вышагивал туда-сюда Ари. Парень явно стоял тут давно — ковер под его ногами уже успел заметно примяться.

— Ари! — в радостном вскрике Ады слышалось облегчение. Набелитка, схватила меня за руку и потянула за собой.

Северянин вздрогнул и резко обернулся. Его лицо просветлело, но тут же сменилось волнением и замешательством.

— Я должен принести свои извинения, — негромко сказал парень с таким выражением, словно он оправдывался перед присяжными на суде. — Мне вчера не следовало себя так вести, тем более за столом.

Говорил он хоть и неуверенно, и мы терпеливо молчали — Ари явно готовился к своей искупительной речи заранее, но все равно каждое слово давалось ему с немалым трудом.

— Мне не стоило так резко реагировать на слова брата Арсения, но я дал волю эмоциям, и повел себя недостойно в присутствии… своих друзей. Мое поведение недостойно наследника Великого Дома и позорит нашу семью, особенно учитывая, что это произошло в присутствии благородных дам. От имени Дома Хус и семьи Раомос я должен просить прощения у вас и молить, чтобы случившийся приступ гнева не был расценен как оскорбление и неуважение.

«Подо льдом таится ярость»…

Интересно, сколько же ярости, гнева, ненависти и обиды таится под ледяной броней Ари, в которую юноша так усердно облачал себя? Не подпуская к себе никого и надеясь, что притворная самоирония сделает его неприступным для ударов извне. Вот только ледяную броню легко расколоть, ударив в нужное место.

— Ари, если все эти проблемы у тебя из-за нас, ты только скажи, — набелитка осторожно подступила к нему, словно хотела взять его за руку, но одернула себя, так и застыв с протянутой кистью.

— Что?.. — он непонимающе посмотрел на нас.

— Ну, ведь ты сам говорил, что хотел бы больше времени проводить вне дома, когда у тебя теперь хорошая компания…

Я переводила удивленный взгляд с Ады на Ари. Ничего себе. А выходит набелитка и вправду общалась с парнем по этому поводу. Ада продолжила сбивчиво тараторить:

— Я знаю, что ты сначала хотел отказаться, и это я тебя уговорила, но я не думала, что для тебя это такие проблемы с твоим дедушкой. И если для тебя будет лучше не общаться с нами, то мы больше не будем тебе мешать…

— Нет, — торопливо выпалил он. — Нет, что вы! Все в порядке. Мы с дедушкой и братом Арсением поговорили. Дедушка напомнил ему, что я уже не маленький мальчик, и о и не позволять себе принижающих высказываний, тем более в присутствии посторонних. Арсений извинился и сказал, что впредь будет обращаться со мной с большим почтением. А я пообещал, что не буду больше терять самообладание. По крайней мере, при гостях.

Парень улыбнулся, стараясь выглядеть бодрым, но его изнеможение, сильнее обычного, уж слишком бросалось в глаза. Лицо Ады озарила улыбка, а темные карие глаза засияли.

— Тебя не было весь день, и мы решили, что господин Игнаций и вовсе решил тебя наказать домашним арестом, — призналась я. — Или, того хуже, переведет на заочное обучение…

— Мы просто потратили на разговор полночи, и я не выспался. Брат Арсений любезно написал объяснительное письмо, которое лично передаст профессору Церсории, мол, мне нездоровилось… Надеюсь, я ничего важного сегодня не пропустил?

Мы двинулись в сторону профессорского крыла на третьем этаже корпуса, где мы договорились встретиться с Асциллой. Дни становились заметно короче, словно бы солнце не желало показываться из-за пелерины облаков в такую стужу. Я укуталась, пока мы переходили по открытой галерее, чуть занесенной снегом. Ада то и дело потирала ладони, девушка немного дрожала, но не понятно — то ли от холода, то ли от волнения.

Я молча слушала, как набелитка и нортлинг непринужденно обсуждают прошедшие занятия, домашние задания и предстоящие праздничные дни. До сих пор мне было тяжело поверить, что Ада и Ари умудрялись проводить время вместе, беседовать о чем-то друг с другом, оставив меня в стороне. Обида иглой кольнула в груди. Странная смесь ревности и предательства ставила меня в тупик. То, что ребята общаются между собой, не значит будто я им не нужна, или что у них есть от меня какие-то секреты. Но…

Мысли снова устремились к Каталине. Ее навыку заводить новые знакомства можно было только позавидовать. В Каса-де-Вентос, пока я томилась за унылыми нравоучительными беседами с отцом, Андо без толики угрызений совести проводила время с подружками из числа служанок, обсуждая последние сплетни и перемалывая косточки завистницам. Но раньше это никогда меня это не задевало. Отчего сейчас же я чувствую себя такой покинутой?

Поднявшись по широкой винтовой лестнице, мы быстро забежали в коридор. Щеки горели огнем, ласкаемые теплым воздухом. У кабинета на кафедре древней истории, где красовалась табличка с именем Асциллы Церсории, уже стояла сама куратор и высокий молодой мужчина, сложивший руки в замке за спиной, увлеченные беседой.

— Ах, вы как раз вовремя, — заметив нас, Асцила поправила съехавшие на переносицу очки. — Сайрус, это твои сегодняшние подопечные.

Молодой человек вежливо поклонился, когда профессор Церсория представила нас. Сайрус Чембер с нескрываемым интересом разглядывал нашу троицу. Темно-серые с платиновым отливом волосы выдавали в нем останские корни, в очередной раз напомнив об Александере Вибере. Но голубые глаза горели живым любопытным огнем без тени презрения.

— Для меня будет большой честью показать благородным господам, чем занимаются наши исследователи, — торжественно объявил он, и жестом указал следовать за ним.

— Так вы на последнем курсе, господин Чембер? — поинтересовалась я, успев укутаться на ходу перед тем, как шагнуть навстречу жалящему морозу.

— Можете звать меня просто Сайрус, госпожа.

— Вы не из Малого Дома? Не помню там Чемберов, хотя, зная непостоянство вашей аристократии, у меня могут быть устаревшие сведения, — едко заметила Ада. В ней в снова проснулась та самая заносчивая и высокомерная аристократка, которую я не видела уже очень давно.

— Вы правы, госпожа Набелит. Я не дворянин, — Сайрус не отреагировал на ее бестактное поведение. — Видите ли, мой отец — маркграф Элиот Миддлтон. Чембер — фамилия моей матери, которая служила в его маноре.

На мгновение Ада скривилась, словно бы ей предложили отведать прокисшего молока.

— И давно бастарды удостоены чести получать образование в самом престижном учебном заведении Империи?

— То было решение отца, и за это я перед ним в неоплатном долгу. Для маркграфа Миддлтона нет ничего зазорного в том, что незаконный ребенок будет верой и правдой служить на благо нашей семьи.