Страсти по Фоме. Книга 1 - Сергей Викторович Осипов

Она подмигнула Мари: мол, правда, ведь?

— Извините, господа!.. — Сэр Эшли наконец пришел в себя и был, если не в бешенстве, то во всяком случае в чем-то таком же горячем.

Он с большим трудом оторвался от Веры, церемонно поклонился всем и пробормотал что-то вроде: было приятно, никогда не забуду!.. При этом он брезгливо оттолкнул возвращаемый Верой заляпанный стакан. Забыть такое было действительно невозможно, тут англичанин был совершенно искренен, несмотря на то, что дипломат.

— Нам тоже, нам тоже!.. — Широко улыбался Ефим, имея в виду приятность времяпрепровождения. — Вот Верочка выздоровеет, бог даст, можно будет приятно поговорить в безопасной, я бы сказал, бескровной, обстановке. Вы уж извините!

— Мари?.. — Сэр Эшли Аддиган всем своим видом показал, что уходит.

Мари кивнула. Было видно, что ее таким же странным образом, как и все предыдущие, нисколько не задела последняя выходка Ефима и Веры, и прощалась она с видимым сожалением.

— Вы мне прочтете свои стихи… когда-нибудь? — спросила она у Фомина. — Сам?

— Так мы на ты или на вы? — уточнил он, стараясь отыскать в ее глазах хоть что-то.

Ничего. Нет, жалость. Хуже, чем ничего! Он открыл рот…

— Прочтет, прочтет! — заявил Ефим. — Вы приходите к нам почаще, давненько вас не было. А то уедете и не повидаемся!

— Так прочтете?

— Лучшие, вряд ли, — ответил Фомин.

— Почему? — удивилась она.

— Потому что он, гад, только плохие пишет последнее время! И дерзкие! — снова вмешался Ефим. — И что самое странное, в прозе. Впрочем, я это уже говорил! Ну все равно, такой верлибр — туши канделябр! Вы что-нибудь об одноразовом туалетном романе слыхали? Парк горького периода называется?.. Нет?.. Обуян, очень обуян, просто карандаши ломает!.. Нет, не на туалетном столике, а на туалетном рулоне! Вот так, будни гения! Прощайте, Мари!..

Потом они мыли Веру в мужском туалете. Там, кстати, был и сэр Эшли. Ему кивнули как старому знакомому: мол, тоже моешься?.. Вера визжала и царапалась, словно сиамская кошка, затем вдруг бросилась на Фомина с нечеловеческой силой, крича, что хочет немедленно. Он едва уворачивался от ее страшного рта, Ефим выворачивал ей руки, пуговицы у Фомина при этом летели в разные стороны. Под их градом сэр Эшли сбежал, не домывшись.

Пахло новым скандалом, так как и киношники, и околокиношники, и их «отморозки» были все бритые по моде 98 года и все как один с массивными «голдами» на руках и шеях, и не пускать их, выборочно, по внешнему виду, в туалет, значит доводить дело до перестрелки. Кое-как они перетащили Веру в женский туалет и предупредили, что пока не отмоется, не выпустят, но сами уже заходить не стали.

— Зачем вы его съели? — спросил Фомин.

— Кого?! — удивился Ефим.

— Кого, кого! Охранника!.. Ты думаешь, я совсем ничего не вижу? Оба в крови, черт знает что!

— Да у нее менструация! Не веришь, сам посмотри!

— Ага, посмотрю! Совсем что ли с ума сошел? Может, сразу всем раздеться? Нас и так скоро под танковым конвоем выведут отсюда!..

Фомин перевел дух, ему почему-то становилось все хуже и хуже. Водка?..

— Так что ты мне не пой про ее дела! У тебя-то откуда кровь? — показал он на воротник рубашки Ефима.

Там все еще сверкала алая бусинка. Ефим посмотрел на воротник, вздохнул.

— Вот сука! — беззлобно выругался он.

— Зачем вы это делаете? — снова спросил Фомин.

— Да ты не понял! — отмахнулся Ефим. — Понимаешь, я ей сам тампоны вставляю, она такая неумеха. Наверное, капнуло.

— Капнуло? На шею? Идите вы к черту с вашими сказками! То я спал, то регулы!.. За кого вы меня…

Фоме вдруг стало совсем плохо, может быть оттого, что Ефим, как-то по-птичьи склонив голову, стал пристально смотреть на него. Последнее, что он видел: склонившиеся лица Веры и Ефима, со странным, словно профессиональным интересом изучающие его.

— Ничего, ничего! — подбодрил его Ефим, доставая из-за пазухи шприц, и все стало кусками отваливаться и пропадать, как на экране зависающего компьютера.

— Он ее так и не узнал?

— А хрен его знает, такой артист!..

— Ч-черт, я листок оставил! — услышал он еще.

«… но это только начало. Потому что теперь начинается Путь, великий Переход. А Последняя Черта, сама по себе ничто, барьер на Пути.

Первая Точка за Последней Чертой — в центре Ассоциации, но не в метрополии… Чтобы достичь ее, нужно Семь выходов. Только цепь из семи замков может удержать натиск Первой Грани Истины. Кто достиг, тот обычно уходит. Это пути Ассоциации, они как на ладони и манят. Дольше всех противостоял соблазну Ману. Светлейшие меняются слишком часто. Эта точка — Свет…

Вторая Точка — на границе. Дает понимание и разрешение извечного противостояния двух извечных врагов: Ассоциации и Томбра. Только дважды по Семь дают надежную защиту от Ярости Второй Грани Истины. Эта точка — Вода…

… Третья Точка есть, но она тебе не нужна, если ты порождение Этой Стороны. Она в Томбре, но не в том, а в истинном, что будет сиять при Вдохе (сейчас Выдох). Трижды Семь замков, но гнев Истины сильнее, если ты на чьей-то стороне. Эта точка — Тьма…

Четвертая Точка в самом Центре, где нет Дыхания, но Оно так сильно с обеих Сторон, что только Четырежды Семь Замков спасут тебя от испепеляющего Огня Истины. Тогда все. Почти. Алмаз всезнания в твоих руках, пока ты там. Но кто там? Только Ману и двое Неизвестных. Кто ты, чтобы попасть туда? Эта точка — Смерть…

Но Глаза Говорящего! Если ты их увидишь, ты забудешь про все Точки… Нет, ты их не увидишь!..»

Мария обречено перевернула