Сердца в Атлантиде - Стивен Кинг

— Даже если все это правда, — сказал он, — проблема всеравно остается, не так ли? Думаю, что так. Акт вандализма и публичногонарушения нравственности остается. И он имел место в дни, когда налогоплательщикисмотрят на учащуюся молодежь еще более взыскательным взглядом. А существованиеэтого учебного заведения, господа, зависит от налогоплательщиков. И мнекажется, что нам всем подобает…

— Подумать об этом! — внезапно прокричал Душка. Щеки у негок этому моменту почти полиловели, по лбу пошли жуткие красные пятна, будтоклейма, а прямо между глаз быстро пульсировала вздувшаяся артерия.

Прежде чем Душка успел сказать что-нибудь еще — а у него,видимо, имелось много чего сказать, — Эберсоул прижал ладонь к его груди, будтозажимая ему рот. Душка сразу съежился. У него был его шанс, но он все испортил.Позднее он, возможно, скажет себе, что причиной была усталость. Пока мыпроводили день в тепле гостиной, играя в карты и протирая дыры в нашем будущем.Душка снаружи разгребал снег и посыпал песком дорожки, чтобы старенькиепрофессора психологии не падали и не ломали бы ноги. Он устал, утратил быстротуреакции.., да и в любом случае этот мудак Эберсоул не дал ему законнойвозможности показать себя. Только в данный момент от всего этого толку быломало — его оттерли на задний план. Вернувшиеся взрослые опять всемраспоряжались. Папочка все уладит.

— Мне кажется, всем нам подобает определить виновного ипозаботиться, чтобы он был наказан с надлежащей строгостью, — продолжалЭберсоул. Смотрел он главным образом на Ната. Как ни удивительно казалось мнеэто тогда, но он определил в Нате фокус сопротивления, которое ощущал вокруг.

Нат, да благословит Бог его глазные зубы и зубы мудрости,был вполне в силах противоборствовать таким, как Эберсоул. Он продолжал стоять,упирая руки в бока, и его взгляд ни разу не дрогнул, и уж тем более он не отвелглаз под взглядом Эберсоула.

— И как вы предполагаете это сделать? — спросил Нат.

— Как вас зовут, молодой человек? Скажите, будьте так добры.

— Натан Хоппенстенд.

— Так вот, Натан, я считаю, что виновный уже указан, не такли? — Эберсоул говорил с терпеливостью преподавателя. — А вернее, сам на себяуказал. Мне сказали, что этот бедняга Стоукли Джонс носил на спине символСломанного Креста с самого…

— Перестаньте так его называть! — сказал Скип, и я дажеподскочил, такое бешенство было в его голосе. — Ничего сломанного в нем нет.Это знак мира, черт возьми!

— А ваше имя, сэр?

— Стэнли Кирк, Скип для друзей. Вы можете называть меняСтэнли. — Это вызвало придушенные смешки, которых Эберсоул словно не услышал, —Что же, мистер Кирк, ваша семантическая придирка учтена, но она не меняет тогофакта, что Стоукли Джонс — и один только Стоукли Джонс с первого дня семестрадемонстрировал указанный символ на территории университета. Мистер Душборнсообщил мне…

— Мистер Душборн, — сказал Нат, — понятия не имеет о знакемира и его происхождении, а потому, мне кажется, вы напрасно так уж доверяететому, что он вам сообщает. Например, мистер Эберсоул, на спине моей куртки ятоже ношу знак мира, так откуда вы знаете, что не я брызгал краской на стену?

У Эберсоула отвисла челюсть. Не слишком, но достаточно,чтобы подпортить сочувственную улыбку и журнальное благообразие его лица, Адекан Гарретсен нахмурился, словно столкнулся с совершенно непонятной идеей.Так редко видишь, чтобы хороший политик или университетский администратор былбы застигнут врасплох! Эти моменты следует бережно хранить в памяти. И этот явсе еще бережно храню и сегодня.

— Вранье! — сказал Душка более обиженно, чем сердито. — Нузачем ты врешь, Нат? Ты последний человек на третьем, о ком бы я…

— Это не вранье, — сказал Нат. — Пойди в мою комнату идостань из шкафа мой бушлат, если не веришь мне. Проверь.

— Да, а заодно и мою, — сказал я, вставая рядом с Натом. —Мою старую школьную куртку. Ты ее сразу узнаешь. Ну, та, со знаком мира наспине.

Эберсоул вглядывался в нас слегка прищуренными глазами.Потом спросил:

— А когда точно вы нарисовали этот так называемый знак мирана своей одежде, молодые люди?

На этот раз Нат соврал. К тому времени я настолько хорошоего узнал, что понимал, как это было ему тяжело.., но он не Дрогнул.

— В сентябре.

Это доконало Душку. “Ну прямо выдал ядерный взрыв”, — каквыразились бы мои дети, только это было бы неточно. Выдал Душка Дональда Дака.Не то чтобы он запрыгал, хлопая руками и испуская “кря-кря-кря”, как делалДональд, впадая в гнев, но он таки испустил вопль возмущения и хлопнул себя попятнистому лбу кулаками. Эберсоул снова его осадил, на этот раз ухватив заплечо.

— А вы кто? — спросил Эберсоул меня. Теперь уже скореерезко, чем мягко.

— Пит Рили. Я нарисовал на своей куртке знак мира, потомучто мне понравился стоуковский. И еще чтобы показать, что у меня есть кое-какиевопросы о том, что мы делаем во Вьетнаме.

Душка вывернулся из-под руки Эберсоула. Он выпятилподбородок, губы у него растянулись так, что открыли полный набор зубов.

— Помогаем нашим союзникам, ты, дебил! — закричал он. — Еслиу тебя не хватает собственного ума сообразить это, рекомендую тебе прослушатькурс полковника Андерсона — введение в военную историю. Или ты еще один подлыйтрус, который…

— Тише, мистер Душборн, — сказал декан Гарретсен. Еготихость каким-то образом казалась оглушительней криков Душки. — Здесь не местодля дебатов по поводу внешней политики и не время для личных выпадов. Как разнаоборот.

Душка опустил пылающее лицо, уставился в пол и начал грызтьгубы.

— И когда же, мистер Рили, вы поместили этот знак мира навашу куртку? — спросил Эберсоул. Голос его оставался вежливым, но в глазахпряталась злость. Думаю, он к тому времени уже понял, что Стоук ускользнет, иэто ему крайне не нравилось. Душка был мелочишкой в сравнении с ему подобными —теми, кто в 1966 году появились в американских университетах. Времена призываютсвоих людей, сказал Лао-Цзы, и вторая половина шестидесятых призвала ЧарльзаЭберсоула. Он не был деятелем на ниве просвещения, он был стражем правопорядкаи по совместительству представителем по связи с общественностью.

"Не лги мне, — сказали его глаза. — Не лги мне, Рили.Ведь если ты солжешь и я это узнаю, я из тебя фарш сделаю”.

Да плевать! Вероятно, к 15 января меня в любом случае здесьуже не будет; к Рождеству 1967 года я могу быть уже в Пу-Бай, согревая местечкодля Душки.

— В октябре, — сказал я. — Нарисовал его на своей куртке нето перед Днем Колумба, не то после.