Земля войны - Александр Дмитриевич Прозоров

– Прав, атамане! – покивал головой кормчий, Кольша Огнев. – Налет у супостатов как по маслу прошел – авось дальше расслабятся, особо осторожничать перестанут… да нарвутся на истинное колдовство – а там бы и мы навалились. Так, парни?

– Истинно так, Кольша.

– Мы б им дали!

– Да и свой колдун есть…

– Добраться б только. Догнать.

– А вот это, парни, самое сложное, – глухо перебил атаман. – И корабль у них быстр, а, главное, опытны супостаты, умны гораздо. Не дураки, понимают, в чем их сила – налететь, разгромить, схватить добычу – и тут же в море. Поди, догони.

Семка Короед шмыгнул носом:

– Как-то надо бы их прижучить, поймать.

Сказал вроде бы то, что все и без него думали, а вот все же гордо расправил плечи – рад был, что ватажники его слушали – даже сам атаман! – на полуслове не оборвали. Приятно то было Семке, внимание сие душу грело.

– Засаду б какую устроить, они ж не знают про нас.

– Молодец. Короедов! – коротко дернув шеей, перебил Иван. – Дело говоришь, парень. Именно так все и есть – не знают они про то, что мы по пятам ходим. И о засаде накрепко думать надо! Не догонять зря – а чтоб супостаты сами на нас вышли бы.

– Они ж хитрые, словно черти!

– И мы, чай, не дурни. А чем приманить – знаем.

Вечером «Святая Анна» бросила якорь посреди небольшой бухты, густо поросшей кленами, ивняком и рябиной. Нельзя сказать, чтобы Бишопу или тому же умудренному воинским опытом Фогерти так уж нравились эти заросли, просто дальше никуда плыть не хотелось – люди устали и нуждались в отдыхе после хорошо проведенного рейда.

С погибшими особенно не заморачивались – закатали еще на ходу в саваны, да привязав к ногам ядра, бросили за борт. Капитан наскоро прочел молитву вместо сбежавшего еще в Архангельске судового священника. Все, сняв шапки, молча почтили память погибших. Могила моряка – море, что тут говорить, на месте этих бедолаг мог оказаться любой.

Хитрый Бишоп нарочно поскорее покончил с этим грустным делом, чтобы теперь, вечером, матросы могли бы предаться более приятным делам – отдыху и развлечениям.

Первым делом капитан лично озвучил причитающуюся каждому долю награбленного добра, не забыв при этом и юнгу.

– Юный Джереми Смит – полфунта чистого золота, считая и того идола, что уже был.

Полфунта чистого золота! Боже, боже… Обрадованный до глубины души мальчишка едва не захлебнулся слюной. Еще бы… Да за такой куш можно совершить многое! Никакие драконы и дикари не страшны, когда в мозгу лишь одно слово – золото! Зо-ло-то!

Кажется, начинала сбываться мечта о портовой таверне с пьяным драконом. Эх, не сглазить бы!

Велев выдать всем запасы спиртного, Бишоп подозвал боцмана и что-то шепнул. Тот, гаденько ухмыльнувшись, кивнул, и вскоре шестеро дюжих матросов вытащили из трюма на палубу клетку с водворенным в нее мохнатым зверовидным дикарем с длинными, свисающими до колен, ручищами и грубой, словно вытесанной тупым топором, мордой. В клетке этой, сделанной из прочных, скрепленных железными скобами жердей, когда-то везли в Лондон гориллу, да с тех пор так и не разобрали – прижимистый «сэр Джон» велел приберечь – мало ли пригодится? Теперь вот пригодилась. Размерами три шага на два, она даже предоставляла мохнатому дикарю возможность прохаживаться… ну, так, немного.

– Ну и рожа!

– Нет, вы только взгляните, парни! Не думал, что на белом свете подобные уроды живут.

– Хо! Был у нас в работном доме надсмотрщик, такой же свирепый и сильный. А уж морда – не стоит и говорить. Вот такенная! Как репа.

– Смотрите, смотрите, еще одного дикаря ведут!

Все вытянули шеи – из трюма вывели того самого парня, что, вырвавшись на свободу, устроил на палубе настоящую резню. По сравнению с сидевшим в клетке уродом, выглядел он, надо сказать, весьма безобидно – парень как парень, мускулистый, поджарый, словно какой-нибудь уличный жонглер-акробат.

Впрочем, все помнили, на что сей «жонглер» способен. Многих он нынче лишил верных друзей, а кое-кого – и безотказных кредиторов.

– Вот он, гад!

– Да вздернуть его на рее!

– Нет, парни! Куда лучше под килем протащить.

– Утопить живьем, чтоб и следа не осталось!

Чувствуя настроение своих матросов, Бишоп ухмылялся в бороду, маленькие глазки его сияли в предвкушении чего-то не совсем обычного, так наивные глазенки детей сияют в ожидании заезжего цирка или тех же бродячих жонглеров.

Руки пленника надежно сковывали крепкие цепи, некогда предназначавшиеся доля африканских рабов, но нынче пригодившиеся и здесь, на московитском севере. На всякий случай капитан приставил рядом еще пару здоровяков с палашами, но пожалуй что зря. Куда денется с корабля этот – пусть даже такой прыткий – дикарь?

Мохнорылый дикарь в клетке не обращал особого внимания на то, что происходило на палубе, просто сидел на корточках, уставясь в одну точку, и лишь иногда озирался да глухо ворчал.

– Ох ты, девку ведут!

Собравшаяся вокруг клетки матросня оживилась, глядя, как вахтенные ведут под руки скованную цепью дикарку – изящную, сероглазую, в красивом, с лямками и вышивкой, платье.

Скованный по рукам и ногам парень пока не реагировал на это никак. Хотя, конечно же, все замечал, просто не счел нужным показывать свои чувства.

– Ничего, – ухмыльнулся Бишоп. – Сейчас посмотрим, что ты запоешь, чучело. Эй, парни! Давайте!

По знаку капитана двое дюжих матросов в один момент сорвали с пленной девчонки платье и, отворив клетку, бросили ее мохнатому дикарю.

– Ой! – пробившись вперед, прищурился юнга. – Какая она…

Нагих дев мальчишка раньше не то чтоб вовсе не видел, но все как-то так – мельком, издалека. А вот здесь, сейчас – совсем другое дело, можно все очень хорошо рассмотреть.

– А титьки-то ничего! – прищелкивая языками, смеялись матросы. – Да и попка – тоже.

– Ой, ой, лоно закрывает – стесняется!

Скованный по рукам и ногам пленник дернулся и закусил губу. Раз уж не вырваться, так нечего и выказывать свою слабость.

Увидев перед собой обнаженную деву, мохнорылый живо вскочил на ноги и, довольно заурчав, протянул к несчастной руки. Девчонка испуганно попятилась – перед этой горой она выглядела совсем маленькой и беззащитной.

А дикарь долго не думал! Просто хмыкнул, да, швырнул деву на пол, пристроился сверху…

Несчастная дернулась, словно пронзенная копьем, страшный крик боли и ужаса взорвал такой тихий и спокойный вечер. Мохнатый сладостно заворчал, волосатая задница его задергалась, с открытого рта