Многомужество-5. Медвежья Ласка - Кира Полынь

— Ты же точно не на рыб меня позвала глядеть.

Проницательности Харланда можно было только позавидовать.

Мужчина старательно делал вид, что те полчаса, что я взахлеб рассказывала ему про золотобоких карпов, были крайне познавательными и интересными. Но мой неугасающий поток, пестрящий никому не нужными фактами, явно дрожал на грани уверенности, выдав меня с головой.

— Пойдем, присядем, и ты все расскажешь. А то у тебя уже пальцы синие, — указав на мои дрожащие от холода и нервов руки, бер жестом пригласил меня на скамейку, под укрытый снегом кустом бересклета.

— Харланд…

— Говори уже, зеленоокая, — стараясь звучать оптимистично, бер уперся локтями в колени и наклонился в мою сторону. — Что тебя так тревожит, что ты решила обратиться ко мне?

Опрометчивая идея, в которой смысла было столько же, сколько зерна в сараях по весне, так и не дала мне в итоге выспаться. Последний шанс избежать брака с лордами Смоляного леса сидел передо мной и моргал невероятно серыми глазами.

Да, глупо. Да, рискованно. Но разве у меня был выбор?

— Ласкана?

— Харланд, скажи мне честно, только правду — я тебе нравлюсь?

— Конечно, — удивленно выгнув бровь, белоголовый даже не отвел взгляд, не сомневаясь в своих словах. — Ты интересная, красивая, с характером.

— А как девушка?

— А разве первый вопрос был не об этом? — все так же спокойно и уверенно ответил он, еще выше вскидывая бровь. — Я же бер, Ласкана, следую своему нюху, а ты пахнешь, как лучшее, что я мог встретить.

От откровенности и простоты, с которой он это говорил, у меня некрасиво открылся рот.

Совсем некрасиво!

Да, возможно, я и рассчитывала на симпатию, но бер буквально вывалил на меня признание, что крутилось в его голове. И, судя по прямому взгляду, не шутил. В серых глазах вновь сверкали вспышки, которые моя фантазия сама себе придумала. Звонко клацнув зубами, я сипло втянула воздух, пытаясь вернуться к сути своей затеи.

— Не ожидала?

— Честно — нет, — подталкиваемая Харладном, призналась я. — Ты же бер, а вы на такую, как я, даже не смотрите.

— На какую «такую»? Что ты человек, ты это имеешь в виду? — мне оставалось только согласно кивнуть. — Ласкана, мне все равно. Я доверяю своему чутью и точно знаю, что моему зверю неважно, сколько в твоей крови беровской. Он свое решение принял. Мне остается только согласиться с ним.

— Харланд, — не зная, что ответить, я покраснела, смущенная мужским откровением. — Тогда я прошу тебя, сегодня вечером, когда дядя призовет, выходи за меня?

— Я не могу, — произнес он и слегка приподнял уголки губ. — Я, считай, уже помолвлен, и скоро моя невеста даст согласие на брак.

Кто-нибудь когда-нибудь слышал, как мир трещит по швам?

А я слышала.

В мужских глазах не было грусти — скорее нескрываемая радость, а вот я даже не знала, что мне ответить, забыв буквально все слова, кроме невнятных.

— Но как же… почему… а нюх?..

— Нюх не ошибается, — поймав мои пальцы, бер осторожно сжал их в своей ладони, согревая животным теплом. — И я тоже.

Пригвоздив меня этими словами к месту, белоголовый поднялся, прижимаясь губами к моим пальцам и, не прощаясь, направился в крепость, оставив меня в полной растерянности и какой-то звериной тоске.

Захотелось выть.

Громко, разрывая горло. Не зная, что со мной происходит, я подскочила с места. Поскальзываясь и запинаясь, побежала к лесу со всех ног. Мне нужно было туда, вперед, к свободе, что обещали мне высокие кроны. Там, в самой чаще, жил и пульсировал соком Игдрисилль, единственный, кто мог утешить и успокоить этот странный порыв.

Почему же так больно?

Хватаясь за грудь, я скинула сперва платок, задыхаясь от жары, следом полетел плащ, позволив бежать быстрее, и уже в самой чаще в снегу остались сброшенные сапоги.

Боль разрывала изнутри, горела синим пламенем, пугая не на шутку.

Не испытывая раньше ничего подобного, я испугалась, совершенно не зная, чем унять эту боль, нахлынувшую словно чужими чувствами. Она скручивала руки, мешая взмахивать ими в воздухе, била по ногам, прибавляя скорости, и душила, душила, душила!

За какие-то считаные минуты я, повинуясь голосу, горящему в агонии разума, с разбегу упала под крепкий ствол древнего клена, отбивая колени о мощное корневище, кривыми петлями торчащее из земли.

Кровь кипела, сваривая вены, дыхание не слушалось, превратившись в незнакомый харкающий хрип, а руки дрожали, явно не от холода. Хотелось кричать, надрывая горло!

Прижимаясь лицом к заснеженному у подножья стволу, я закрыла глаза, бездумно шепча:

— Помоги… я не знаю, что делать… помоги…

Уже знакомое мне тепло потекло по коже, не обжигая, а напротив, остужая мой пыл. Клен утешал меня, как ребенка, и если бы это было в его силах, спрятал бы меня в своих ветвях, успокоил.

Воспаленным сознанием я слышала, как под твердой корой шумит сок, стуча в ритм с моим сердцем. Игдрисилль был живой, слушал, чувствовал, понимал меня. Клен сопереживал мне так сильно, словно я и вправду его дитя.