Башня. Новый Ковчег 5 - Евгения Букреева

— В какую программу? — Ника подошла к Стёпке, мягко дотронулась до его руки, не замечая, что так и не сняла резиновых перчаток. Он этого тоже не заметил. Стоял, смотрел на Нику и растерянно хлопал глазами.

— Я ничего не понимаю, Ника. Совсем ничего не понимаю…

Глава 28. Кир

— Ну вот, и вовсе ты не такой косорукий придурок, как говорили. Получилось же?

Кир недоверчиво посмотрел на говорившую женщину, пытаясь распознать насмешку. Но насмешки не было. Она смотрела на него серьёзно, и только в глубине серых глаз прятались едва заметные смешинки. Но не обидные, а очень знакомые.

— Всё что ли? Закончили? — буркнул он немного грубовато, пытаясь скрыть своё смущение.

— Закончили, — женщина довольно потянулась. — Всё. Теперь, Кирилл, мы можем с чистой совестью отправляться спать. Наши уже все ушли, наверно. Мы — молодцы!

Перед этой женщиной, Марией Григорьевной, Кир робел. А когда сегодня их поставили вместе в паровой камере, то и вовсе занервничал. После того, как он при ней назвал Савельева косоруким уродом, а потом вдруг выяснилось, что она — не просто абы кто, а сестра Павла Григорьевича, ничего хорошего от этой самой сестры Кир не ждал и потому инстинктивно её сторонился. И так налажал достаточно — везде подставился, где только мог.

После той истории с прокладкой Кир решил, что теперь будет вести себя тихо, никуда не лезть и не высовываться. Все же именно этого от него хотят? И отец, и Савельев, и даже терпеливый Данилыч. Вот Кир и старался, не высовывался. Делал, что ему говорят, никакой инициативы не проявлял. Хотя, если уж быть честным, сил ни на какие инициативы и так не оставалось. Он уже третий день работал под началом отца, и тот ему поблажек не давал. Как, впрочем, и всем остальным.

Раньше Кирилл думал, что отец строг только с ним, типа вечно придирается и вечно всем недоволен, хотя Кир же обычный пацан — не лучше и не хуже других. Это на отца не угодишь. Ворчит, шпыняет, жить не даёт. Одним словом — достал.

И только сейчас, после того, как Кир очутился здесь, на станции, отец открылся для него с другой, новой и неизвестной ранее стороны. И стало понятно, что та планка, которую установил отец — и для самого себя, и для окружающих, — высокая планка, и опускать её не в характере отца. Но, странное дело, все в бригаде воспринимали это как само собой разумеющееся, и взятый рабочий темп никто сбавлять не спешил и не собирался. И движущей силой тут был не страх, а другое, и это другое называлось «общим делом» — тем самым делом, на котором были помешаны все вокруг, начиная с рядового рабочего и заканчивая самим Савельевым, и которое стало теперь и его, Кирилла, делом.

Запустить АЭС, не отстать от графика, пройти все обкатки… это уже были не просто слова — за ними стояла целая жизнь, жизнь их Башни, невероятно хрупкая перед лицом огромного и равнодушного океана. И внезапно пришло понимание, что если все они — и восторженный Гоша, и рассудительный Данилыч, и пошляк Дудиков, и его отец, и эта маленькая сероглазая сестра Савельева — справятся, то их мир будет спасен. Это было совершенно новое чувство для Кира — ощущать себя частью чего-то большого и значительного, идти вместе со всеми к цели, великой и благородной. Его прежняя жизнь — и та, что была до Ники, с грязными и вонючими отсеками полузаброшенных этажей, с гоготом парней и визгом девчонок на раскуроченных детских площадках, с пакетиком холодка в кармане штанов, и даже та, что была после, уже с Никой, когда он постоянно терзался от невысказанного и смутного чувства то ли ревности, то чего-то ещё — вся эта прежняя жизнь теперь казалась ему ненастоящей, потому что настоящее было здесь: рядом с Данилычем, который всё меньше ворчал и всё чаще одобрительно кивал, рядом с отцом, который вчера сдержанно, но при всех похвалил его, и даже, как это не странно, рядом с Савельевым, который непонятно каким образом, всё здесь понимал и во всём разбирался.

Даже смешной и нелепый Гоша, и тот умудрился привлечь Кира на свою сторону, заинтересовав бесконечными и бессмысленными на первый взгляд графиками, что было уж совсем невероятно.

В первый свой вечер на станции Кирилл не сильно обратил внимание на Гошины расчёты. Тогда всё это его ещё не касалось. Да и на следующий день, когда Гоша с виноватой улыбкой сказал ему: «Ничего, что я все светильники выключать не буду, мне надо тут ещё кое-что проверить», Кир только пожал плечами и заверил, что он уснёт по любому. Неяркий свет от лампы над столом ему и правда не мешал, к тому же рабочий день и неудачная инициатива с дурацкой прокладкой выжали из него все соки, и Кир просто вырубился, едва успев донести голову до подушки.

Проснулся он неожиданно, время было слегка за полночь, но Гоша всё ещё не спал. Он старательно скрипел ручкой, что-то чёркал, замирал, задумавшись, а потом снова писал и снова всё перечёркивал.

— Ну и чего ты не спишь? Время видел? — Кирилл приподнялся на локте.

— А? Что? — Гоша от неожиданности подскочил на стуле. — Я тебе мешаю, да? Я уже сейчас, вот последнее проверю. Ты извини.

Кирилл встал с кровати, подошёл к шкафу, рядом с которым стояли бутылки с водой — они с Гошей заполнили их ещё с вечера, чтобы ночью не бегать к кулеру, — взял одну, отвинтил крышку.

— Ты мне не мешаешь, — Кир вернулся к столу и сел рядом с Гошей. — Просто поздно уже. Ты как завтра работать будешь, если сам не выспишься? У вас здесь на станции чего, рабский труд?

Тогда Кир ещё говорил «у вас на станции».

Гоша вспыхнул и принялся с жаром что-то объяснять. Графики, уровень, функция, плато, прогрессия… Кирилл не понимал и половины слов, чувствовал, что глаза сами собой опять начали слипаться, а голову заволокло туманом. В какой момент всё вдруг изменилось, он и сам не понял, но изменилось