Спасти Отчизну! «Мировой пожар в крови» - Герман Романов

— Генерал Арчегов обещал выехать в Москву уже завтра. Две недели займет у него дорога. — После долгой паузы Лев Давыдович заговорил без признаков даже малейшей горячности: — И будет ясно, для чего они проводят эти военные приготовления и когда намерены ими воспользоваться!

— Я думаю, товарищ Троцкий, что имеем дело с подобными майским событиям…

— Оставьте, Борис Михайлович, — невежливо перебил военного нарком — так он делал постоянно, показывая им место. Ибо войну вершат политики, а не те, кто мнит себя полководцем.

— В одну и ту же реку невозможно дважды зайти! Тут что-то другое, и не совсем война…

Пауза затянулась надолго — Троцкий закурил, Шапошников терпеливо сносил ползущий по кабинету дым, молча — выкладывать свои соображения было нельзя. Только ожидать того момента, пока сам председатель РВС не спросит его мнения.

— Слишком нарочитая демонстрация тогда имела место, откровенная, в глаза бьющая! Вы не находите?

— Так точно, товарищ Троцкий! Обстрелы велись постоянно и разведка аэропланами.

— То-то и оно. А почему скрытничают? Дивизии расформировали по нашему требованию, а взамен бригады готовят?

Борис Михайлович промолчал — вопрос был слишком риторическим, казалось, что нарком задает его сам себе. А Троцкий, дернув себя за бородку, быстро прошелся по кабинету.

— Военный министр поедет сюда на переговоры. «Дружбу» выказывать? Мы на Висле, а их войска тайком стягиваются к границе?! И нам в спину могут хоть завтра ударить? Нет, я с ним поговорю по приезде, потерплю уж две недели. Хотя бестия этот генерал, право слово. Тут что-то другое…

Троцкий с минуту предавался самым мучительным размышлениям, но неожиданно его лицо прояснилось, и председатель РВС Республики, не попрощавшись, по своему обыкновению, стремительно вышел из кабинета.

Черемхово

— Прошло восемь месяцев, а как все здесь изменилось! Впрочем, как и везде. Надо же… — Генерал Арчегов пристально посмотрел на приземистые станционные здания. Военный министр тяжело вздохнул и уселся за стол, продолжая смотреть в вагонное окно.

Действительно, изменилось — видно, если народ захочет чего-либо добиться, то он это сделает. «Спокойствие и порядок» оказалось не пустой декларацией, а весьма достижимой целью. Хотя способы достижения…

Перед глазами генерала промелькнуло окровавленное снежное покрывало, темная кайма отвалов из угольных шахт, похожих на маленькие курганы — «Черемховская бойня» оставила на его сердце незаживший рубец. Нет, он отнюдь не сочувствовал тем сотням убитых, что легли под пулями и штыками маньчжурцев. Именно здесь он впервые с пронзительностью понял, что такое революция, в том первом, самом разнузданном виде, первобытном — в котором началась.

Здесь, в этом городке, время будто замерло в октябре семнадцатого, а потом бешено пошло вперед с первого дня года двадцатого. Почему так произошло в «царстве победившего пролетариата», Константин Иванович отнюдь не сразу разобрался, только прочитав сотни документов и опросив десятки живых свидетелей, осознал со всей горечью, какая же она была на самом деле, эта пролетарская революция.

Уже в ноябре 1917 года черемховские шахтеры дружно решили, что теперь пришла их власть, «рабочая», а потому нужно жить так, чтоб губы в табаке, — трудись поменьше, получай побольше, и желательно совсем не вкалывать до обильного пота «гегемону». И цены на уголь моментально взлетели до небес, опрокинув расчеты рентабельности.

И без того слабую сибирскую промышленность просто парализовало. По таким безумно завышенным ценам даже железная дорога отказалась покупать жизненно необходимое топливо. Одновременно с этим и на других предприятиях рабочие пришли к тем самым выводам — и экономика Сибири просто рухнула, как пьяный мужик в канаву, уже в самом начале весны восемнадцатого года.

Но вместо ожидаемой, вожделенной «денежной реки» черемховские шахтеры получили здоровенный кукиш. А ведь жен и деток кормить нужно. И что делать прикажете? Ну не работать же!

А потому в декабре семнадцатого на поверхность всплыл актуальный лозунг — «экспроприируй экспроприаторов», который большевики перевели на более понятное и доступное для победивших пролетариев выражение — «грабь награбленное». Случай удачный выпал, прямо по заказу — 8 декабря красные попытались разоружить военное училище и школы прапорщиков, но юнкера оказали сопротивление, и такое, что ВРК призвал на помощь всех, до кого мог только телеграммы отстучать.

И шахтеры откликнулись на призыв немедленно — с жаждой, с бабами и с мешками, предназначенными для богатой добычи, которой можно было хорошо «затариться» в купеческом, никогда не бедствующем городе. И прибывшая орда, а именно так ее оценили иркутские обыватели, ринулась на понтон, чтобы переправиться по нему в город и устроить экспроприацию. Не вышло — пулеметы юнкеров просто снесли в ледяную ангарскую воду мародеров и прошлись свинцовым ливнем по противоположному берегу, оставив там лежать десятки «охотников за черепами».

Этого за глаза хватило большей массе прибывших. Они немедленно загрузились в вагоны и отправились обратно. К сожалению, далеко не все так поступили. Часть «пролетариев» перебралась на другую сторону, вот только многие из них отнюдь не стали сражаться с казаками и юнкерами. Они слились в революционном экстазе с криминалом, в городе начался сплошной грабеж и убийство «буржуев».

Время от времени юнкера пленяли таких «красногвардейцев» и у «защитников равенства и свободы» находили в карманах и мешках вещи, золотые и серебряные изделия. Особенно много было золотых перстней и колец, и не просто снятых с несчастных жертв — встречались окровавленные, вместе с пальцами (да-да, в документах это хорошо описывалось, чуть рвота не пробила), а также и серьги, тоже с тем, на чем они раньше крепились, и многое другое.

Красных вышвырнули за реку, члены ВРК, почти в полном составе, вместе с легендарным Лазо, прибывшим с отрядом Красной гвардии из Красноярска, оказались на «губе» в военном училище. Но всю пролитую юношескую кровь перечеркнули господа эсеры, вылезшие наружу, как только в городе смолкли выстрелы, и заключившие с большевиками «мир». Последние сами были изрядно удивлены, когда юнкера сами разоружились, выполняя условия заключенного соглашения, а потому назвали последних «политическими младенцами»…

— Жаль, не шлепнули. Эх… Весело погуляла сволота! — Арчегов скривил губы — прочитанные им строчки до сих пор стояли перед глазами и жгли душу. И он снова задумался, оглядывая раскинувшийся перед ним в летнем мареве рабочий город.

Уже к весне восемнадцатого года шахты полностью прекратили работу — уголь было невозможно продать по заявленным ценам, и шахтеры решили вообще прекратить добычу. Но пить-кушать нужно, а потому задолго до декретов Ленина они приступили к продразверстке соседних крестьянских селений, проще говоря, к грабежу. Чем и вызвали к себе вначале стойкое неприятие селян, а затем и массовое восстание с побиванием продотрядов. А тут еще чехословацкий мятеж начался…