Дом для демиурга Том 2: Pеальность сердца - Kriptilia

себе, положил тяжелую руку на затылок и заставил опустить голову, прижаться щекой к грубой серой ткани, а потом шепнул на ухо: "Ничего не бойся...". Бывший король тут бы и свалился - но некуда было, братское объятие оказалось крепким.

Потом была чехарда двух подряд обрядов - отречения и коронации, множество чужих людей и редкие пятна знакомых лиц в толпе; этих Араон пугался сильнее, чем незнакомцев. Ненавидящий взгляд церемониймейстера, господина Кертора, обжигал сильнее горящей смолы; другие, знакомые лишь по коронации и недолгому пребыванию в доме Фиора - темноволосый племянник герцога Гоэллона и очень похожий на него спутник Реми Алларэ; здоровяк-алларец; пара эллонцев - тоже казались чужими, опасными, выжидающими возможности для удара. И только рядом с Элграсом это наваждение отпускало, казалось лишь мороком, воплощением угрызений совести...

Брат отказался покидать Тиаринскую обитель; Араон лишь позже узнал, в чем причина. Бывшего короля разместили в соседней келье, хотя к обители был пристроен постоялый двор, позволявший принимать самых важных гостей - но Элграс сам остался в монастыре, и велел Араону оставаться там же.

Первые дни Араона никто не беспокоил. В бедно обставленной келье все время царил полумрак - ставни были закрыты, а больше одной свечи зараз послушникам не полагалось. Тишина, словно в склепе, перебиваемая только грозами за окном, да шагами неприметных монахов в серых рясах, приносивших Араону еду и питье. Юноша был за это благодарен - он хотел только спать; просыпаясь, находил обед или ужин, скромный, но сытный и вкусный, ел, запивал травяным настоем и вновь ложился спать. Ему было все время холодно, но просить монахов о теплом одеяле не хотелось; как-то проснувшись, Араон обнаружил, что ему тепло, и что он укрыт тяжелым плащом с меховой подбивкой, должно быть, принадлежавшим самому архиепископу.

Брат сидел на табурете рядом, болтал ногами и улыбался.

- Выспался, медведище? - спросил он. - Или ты береза? А весной почки на тебе не появятся часом?

Араон только кивнул, стесняясь заботы и радуясь ей одновременно. После сна голова была тяжелой и пустой, ни страхов, ни связных мыслей в ней не осталось.

- Вот и хорошо, - Элграс подошел к столу, взял пирожок, откусил. - О, с капустой, мои любимые!

Следующий пирожок шлепнулся перед носом Араона.

- Жуй и рассказывай, - приказал король. - Все и сначала.

Рассказ сначала получился путаным и невнятным; юноша боялся сказать что-то такое, в чем проявилась бы давняя - и самому теперь удивительная - обида на Элграса, отца, герцогов Гоэллона и Алларэ. Постепенно он все же разговорился, сумел, как ему казалось, объяснить, в чем было дело.

Элграс слушал со странным выражением лица. Он порой касался золотого обруча, едва заметного в пышных волосах, потом отдергивал руку и чинно клал ее на колени поверх правой. Дослушав, он брезгливо скривил губы.

- М-да-ааа... Какие у нас добрые родственники!

Араон удивился - он не понял, о ком говорит Элграс, и почему настолько разочарованным голосом. Спрашивать было неловко, а потом король улыбнулся и махнул рукой, одним простым жестом сметая и все сказанное, и все сделанное обоими за последний год.

- С делами твоими потом разберемся. Спасибо, что все честно рассказал. Никого не бойся. Если кто-то откроет рот - я ему сам его закрою. А ты... будешь с моим наставником разговаривать. Ему тоже врать бесполезно, даже не пробуй. И отдыхай пока.

Наставника бывший король увидел на следующий день. Высокий бледный монах с прямыми светлыми волосами поначалу показался таким же суровым и равнодушным, как прочие члены ордена. Но вместо свитков с поучениями или устных нотаций он предложил Араону сыграть в кости. Юноша опешил, глядя на стаканчик и костяные кубики.

- Вам разве можно?..

- Почему нет? - улыбнулся светловолосый верзила, усаживаясь на табурет. - Мы же будем играть не на деньги. Согласны?

- Да...

Игра перемежалась беседой - о всяких пустяках, и больше говорил брат Жан. Он рассказывал о своих родственниках, о штормах Северного моря и шумных портах Убли и Лите, о поездке в Брулен и дороге обратно. Араону поначалу казалось, что ему нечего сказать - чего не коснись, все было стыдным, мерзким, грязным. Пришедший к юноше монах не понял бы; слишком светлым и чистым он казался, со своими мягкими сдержанными манерами, спокойным голосом и прозрачным ясным взглядом... разве такой человек мог понять, как Араон ухитрился запутаться в самой липкой и грязной паутине на свете?

- Я хочу исповедоваться, - вместо очередного броска Араон сжал кости в кулаке.

- Здесь, в обители? - спросил брат Жан.

- Да.

- Вы должны будете подготовиться к исповеди.

Араон передернулся, вспоминая, что эти слова означали у епископа Лонгина - пост, молитвы, нравоучительные беседы, необходимость просить прощения у всех, даже у тех, у кого не хотелось, и непонятно было, зачем. Движение, которое он попытался спрятать, притворившись, что замерз, не укрылось от брата Жана. Тот удивленно приподнял бровь.

- Вас это тревожит? Отчего?

Юноша прикусил губу, не зная, как объяснить; он уже жалел, что затеял этот разговор, но собеседник оказался настойчив. Прищуренные светлые глаза внимательно следили за лицом Араона. Взгляд, от которого хотелось прикрыться ладонью - слишком острый, слишком глубоко проникающий.

- Предполагаю, что ваш прежний духовник не сумел объяснить вам нужности подготовки, - Араон молча кивнул и брат Жан продолжил. - Исповедь - не суд, куда приходят, чтобы защитить себя от обвинений и выслушать оправдательный приговор. Это разговор лицом к лицу с Сотворившими, и начинаете его вы. Они-то и так знают все, в чем вы грешны, но ждут, пока вы это осознаете и будете готовы просить прощения, просить искренне и по доброй воле. Здесь нужны и смелость, и искренность, и сосредоточенность. Поэтому и нужно подготовиться к этому разговору - как ко всякому трудному делу.

- С чего нужно начинать?

- Для начала, - улыбнулся монах, - вам следует умыться.

Подготовка затянулась, но это Араона уже ничуть не печалило. Ему нравились и неспешные беседы с братом Жаном, и возможность разговаривать с Элграсом, когда захочется, и даже жития святых вдруг оказались не нудными записями, которые нужно зубрить к уроку, а историями живых людей, которые совершали и ошибки, и подвиги; грешили и находили в