Башня. Новый Ковчег 6 - Евгения Букреева

своего Скуфейкина сестрица, а вслед за ней и все остальные — все, даже надменная Кира Андреева, — вызвали привычное раздражение, и до Кристины не сразу дошёл смысл сказанного сестрой. И только, когда Элиза обмолвилась, что кровать в отцовской спальне и так давно уже следовало заменить, Кристина вдруг поняла и буквально остолбенела.

— Вы… ты… хочешь занять эту квартиру?

— Конечно, хочу, — Элиза посмотрела на сестру и холодно улыбнулась. — Хочу и займу.

— А я? А мы с Лидочкой? Как же мы?

Кристина на миг лишилась дара речи.

Кристина Бельская жила в этих апартаментах с момента заселения в Башню, и даже её скоротечный брак никак не повлиял на смену места жительства — отец просто не позволил ей никуда уехать, да она и не стремилась. Элиза же при первых признаках революционных волнений — верхние ярусы уже лихорадило, но все ещё надеялись, что это временно и всё обойдётся — перебралась куда-то несколькими этажами ниже вслед за своим вёртким, как уж, Скуфейкиным, и объявилась в их квартире уже после того, как отца посадили под домашний арест. И то не сама.

Позвать Элизу велел отец.

— Как угодно, но сделай так, чтобы твоя сестра сюда пришла. Заплачь, соври, подкупи, переспи, — Ивар Бельский тяжело ходил по кабинету, сцепив руки за спиной. — Мне всё равно, как ты это сделаешь, но Элиза должна быть тут.

Легко сказать — сделай, а как?

Нет, на саму Кристину домашний арест не распространялся, трудность была в другом — к отцу никого не пускали. У дверей дежурила охрана, вооружённые до зубов оборванцы, наводившие на Кристину ужас, и, если бы не их командир, Игнат Ледовской, который отчасти был из своих, пусть и переметнувшихся на сторону новой власти, она бы ни за что не решилась. Только что она могла им предложить? Себя? Смешно. На её тело этим разрешение не требовалось — если б было надо, взяли бы не задумываясь, забесплатно. Соврать? Кристина перебрала в уме все уловки, ничего не годилось. Оставалось одно — подкупить. Отец был уверен, что у неё есть чем. Только вот и тут он ошибался.

Страсть отца к драгоценным камням сёстры разделяли в полной мере, и к двадцати трём годам у обеих скопилась немаленькая коллекция украшений. Отец был щедр: золотые кольца, цепочки, браслеты, диадемы, тиары, ожерелья были обычным подарком на дни рождения и праздники. Изумрудные серьги, рубиновые колье, бриллиантовые брошки, золото, платина… на серебряные безделушки даже внимания не обращали — при случае совали горничным за тайные мелкие услуги. Кристина могла бы жить безбедно, не будь она такой дурой.

Драгоценности украл муж. Бывший муж.

Митенька Зеленцов, мот, игрок и бабник, красивый, шумный, глуповатый, но бесконечно обаятельный, опустошил её тайник, закатившись к ней под предлогом повидать дочь — это было ещё до ареста отца. Кристина даже не сразу спохватилась, а когда обнаружила, было поздно. Её любимые украшения затерялись на этажах Башни, а сам Митенька был вскоре найден с перерезанным горлом в одном из притонов в обществе такой же красивой как Митенька, и такой же мёртвой шлюхи.

У Кристины осталась только маленькая шкатулка с практически ничего не стоящей мелочью, да серьги-снежинки, причудливая смесь бриллиантов и сапфиров, подаренные отцом на рождение, которые уцелели только по той простой причине, что на момент появления Митеньки, они были у неё в ушах.

Эти серёжки она и предложила Игнату Ледовскому за то, чтобы тот пропустил её сестру к отцу. Предложила, замерев от страха. Ледовской не производил впечатление того, кого можно было подкупить. И тем не менее это сработало. Игнат серьги взял, и на следующий день Элиза вошла в кабинет отца. А через неделю Ивара Бельского перевели в одиночную камеру на военный ярус, и живым его Кристина больше не видела…

— Как же мы с Лидочкой? — растерянно повторила Кристина, хлопая глазами.

— Господи, — Элиза нервно дёрнула плечом. — Вы переедете в другую квартиру. Попроще. Не бойся, без жилья не останешься. Мы же с тобой как-никак сёстры.

Сёстры.

Кристина дорого бы отдала за то, чтобы остаться на этом свете круглой сиротой…

* * *

— Анжелика точно такая же, как и её бабка Элиза, мало того, что внешне копия, так она и всё остальное от неё унаследовала: хитрость, изворотливость, наглость. Приспособленка и шлюха! Вот кто она такая!

Тимур Караев сидел, удобно развалившись, в мягком кресле, крутил в руках серёжку, наблюдая за тем, как необычно преломляется свет от низко висящей люстры в синих камнях, как вспыхивают нежным голубым переливом рассыпанные вокруг них бриллианты. На Маркову, которая то нервно ходила по небольшой гостиной, то вдруг замирала, вцепившись худыми руками в гнутую спинку стула, он почти не смотрел, так, отмечал краем глаза её перемещения — не больше.

Последние два дня их неожиданным образом сплотили. То, что он вдруг увидел в женщине, которую до этого считал безвольной жертвой, одной из тех, кого так легко и просто подмять под себя, удивило и несколько обескуражило его. Нет, это была не внезапно пробудившаяся сила (откуда было ей взяться в худом теле и рабски согнутом разуме), не воля, не целеустремленность, не напор — ничего из того, что поднимало человека и выводило на верхние ступени животной иерархии. Ирина Маркова по-прежнему стояла внизу пищевой цепочки, слабая и вялая, настолько слабая и настолько вялая, что было поразительно, почему её до сих пор ещё не сожрали. Хотя теперь Тимур понимал, почему.

Её держала ненависть, и ненависть эта была подобна сжатой пружине, на которую словно кто-то надавил и удерживал долгие годы, и чем больше он давил, тем выше становилась сила противодействия — росла, крепла, врезалась, врастала в ладонь удерживающего и наконец прорвалась, принялась раскручиваться, всё больше и больше набирая обороты.

— Думаешь, откуда у этой твари такие средства, что она может ни в чём себе не отказывать? А уж ты можешь мне поверить, по богатству никто в Башне не сравнится с Бельскими. Никто! Одна только серёжка, которую ты держишь в руках, одна, даже без пары, стоит целое состояние! — лицо Ирины из бледного стало серым, стул, в спинку которого она вцепилась, с мучительным скрипом проехался по полу — с такой силой она на него надавила. И без того гнутые ножки согнулись ещё больше. — Просто в их руках, в руках той ветви Бельских, оказалась коллекция Ивара Бельского. Вся. До последнего камушка.

— Ты сама сказала, что коллекцию не нашли. Что твоего прадеда пытали, но он ничего не сказал.