Ангел-наблюдатель - Ирина Буря

Вместо того чтобы немедленно приступить к анализу собственных просчетов и восстановлению в глазах Дары своего доброго имени, он вновь, по сложившейся уже привычке, принялся оглядываться в поиске рук, которые развели бы огонь под ее уже остывающей привязанностью к нему. Я допускаю, что в это трудно поверить, но он попросил меня — меня! — развеять ее сомнения и выдать его профессионально-добросовестное отношение к ее матери и ревниво-собственническое к ней самой за глубокие и искренние чувства.

После моего решительного и первого за все это время отказа светлые мгновенно вернулись к привычной мысли о том, что, даже оказавшись с ними по одну сторону баррикады и простояв там не один год, любой из нас видит свою главную цель исключительно в подрыве их позиций. В результате чего они тут же забыли о собственных разногласиях и объявили всеобщую мобилизацию, выставив, как всегда, на передний край других.

Как им удалось склонить к лжесвидетельству Марину, я могу только догадываться, но без игры на ее чисто человеческой слабости к Татьяне там явно не обошлось. Хотя в ее случае речь скорее шла не о извращении фактов, а о сокрытии существенной, принципиальной их части. Какое-то время я просто видеть ее не мог, обнаружив в голове Дары вложенные туда ею воспоминания, в которых не было и следа меня. И в образовавшиеся пробелы в предыстории ее появления на свет Дара затем сама, разумеется, вписала единственного представленного там спутника ее матери.

А вот он — светлый, принципиальный, человеко- и правдолюбивый — не погнушался пойти на прямой подлог и психологическое давление. У него тоже вдруг обнаружилась душераздирающая история скорбного детства, одинокого отрочества и героического строительства своей жизни исключительно своими же силами. Снабженная фальшивыми вещественными доказательствами и оглашенная Даре в присутствии ее легковерной, слезливой, сентиментальной матери. Я буду весьма признателен любому представителю белокрылого большинства, который объяснит мне коренное отличие между подобным введением в заблуждение объекта его хранителем от неизменно подвергаемых самой уничижительной критике методов воздействия на наших.

Вряд ли стоит удивляться тому, что Дара оказалась не в силах сопротивляться такой массированной атаке. Особенно, если учесть тот факт, что заботливые хранители с готовностью подсунули ей — на сей раз руками Олега — новый предмет интереса взамен признанного нежелательным. Увлечение Дары генетикой прошло у меня на глазах в самом прямом смысле слова, поскольку примерно в то время у меня вновь появилась возможность более-менее регулярно встречаться с ней в видимости.

Марина оказалась единственным участником заговора против моей дочери, у которого откровенный, пусть даже и вынужденный, обман вызвал хоть какое-то чувство неловкости. И однажды, в дождливый, холодный день, когда детям вновь понадобилось средство передвижения, а у хранителей уже осел всплеск бурной заботливости, она мгновенно вспомнила обо мне, без колебаний предоставив мне возможность возобновить общение с Дарой. Несмотря на то, что в последнее время я свел все свои встречи с ней к самому необходимому, строго деловому минимуму.

У Дары наши прежние откровенные, без нравоучений, беседы тоже определенно крепко засели в памяти, и она сама попросила нас с Мариной изредка подвозить их из школы на дополнительные занятия. Более того, последние уже явно потеряли для нее былую привлекательность, и она не раз с легкостью отказывалась от них, чтобы не прерывать на самом интересном месте очередное обсуждение. И, хотя мне было крайне тяжело слышать ее постоянное упоминание в лучшем случае равнодушно знать о ней не знающих, а в значительной степени и вовсе фиктивных предков, я с удовольствием говорил с ней о проблемах и проявлениях наследственности. В твердой уверенности, что однажды она увидит их в истинном свете.

И этот момент пришел. Правда, более тернистым путем и быстрее, чем я рассчитывал. Хотя признаю, с моей стороны было крайне неразумно строить какие бы то ни было долгосрочные планы в сотрудничестве со светлыми — с их несравненной небрежностью в делах. Потому, наверно, им и собственное начальство далеко не всегда позволяет в полную видимость переходить — в ней без строжайшей самодисциплины не обойдешься, в ней нужно каждый свой жест на десяток шагов вперед просчитывать, все мельчайшие детали своей жизни в голове держать. А у них она пунктами и подпунктами устава забита — больше ни на что места не остается.

Узнал я о том, что Дара нашла документальное опровержение слащаво-приторной версии создания своей семьи, на следующий после судьбоносного события день. И замер. Чтобы отвлечь внимание от своей некомпетентности, светлые всегда освежали краски на портрете зловещего врага. Поэтому я ни секунды не сомневался, что, вновь загнав себя в угол, они и из этой ситуации постараются выжать максимум пользы. Чтобы не отвечать на прямые вопросы Дары о многолетнем вранье, преподнесут ей свою трактовку событий, предшествующих ее рождению, изобразив меня охотником за плотскими радостями, сбежавшим при известии о появлении плода оных, а себя — сердобольными благодетелями, сделавшими все возможное, чтобы скрыть от нее изнанку жизни.

Хуже всего мне приходилось при мысли о своей полной связанности по рукам и ногам — я не только не мог опровергнуть эту клевету, не подвергнув себя риску немедленного и окончательного отзыва и потери Дары, у меня не было оснований даже заговорить с ней об этом, чтобы помочь ей разобраться в ее ощущениях. А она молчала. И, судя по отсутствию в ее мыслях каких бы то ни было тошнотворных образов, не только со мной.

Через некоторое время последнее обстоятельство начало вызывать у меня чувство определенного… предвкушения. Ведь не бросилась же она за разъяснениями ни к Тоше, ни к матери — значит, просто не доверяла им больше, не хотела очередную ложь от них слышать. Она предпочла осмыслить найденную информацию, определить свое отношение ко всем, имеющим к ней отношение, выработать тактику по пресечению их любых маневров и отступлений — я бы и сам на ее месте точно также поступил. Окончательно же я убедился в том, кто вдруг оказался Даре ближе всех в самый критический момент, когда она задала свой первый и единственный прямой вопрос Марине — отведя ее в сторону, конечно, но мне ее намерения стали очевидны, как только они с Игорем сели в машину.

А вот наши радетели за мир и спокойствие в человеческих душах как-то не торопились внести их в Дарину. Даже после того как им открытым текстом