На самом дальнем берегу - Урсула К. Ле Гуин

После комнаты Зайца сырая затененная улица показалась светлой и свежей, как сад. Они направились в верхний город кратчайшим путем: по крутой лестнице между обвитыми плющом стенами домов. Аррен дышал шумно, как морской лев.

— Ух! — сказал он наконец. — Ты и в самом деле хочешь туда вернуться?

— Конечно — если не смогу добыть те же сведения менее рискованным способом. Ибо мне кажется, что он намерен устроить нам какую-то засаду.

— Неужели ты не защищен против воров и тому подобного?

— Защищен? — спросил Ястреб. — Что ты имеешь в виду? Ты что же, думаешь, что я с головы до ног закутан во всякие наговоры и чары, будто какая-то старуха, которая боится ревматизма? Конечно, я мог бы, но у меня нет на это времени. Я должен прятать свое лицо, чтобы скрыть от всех наш поиск — вот и все. Поэтому нам следует охранять друг друга. Но лучше тебе с самого начала усвоить то, что ни я, ни ты не способны уберечь себя от опасностей, которые ждут нас в этом путешествии.

— Я, конечно, понимаю это, — ответил Аррен, с трудом сдерживая гнев — гнев уязвленной гордыни. — Я и не пытаюсь уберечься от них.

— Вот и хорошо, — будто не заметив состояния юноши, сказал маг добродушно-насмешливым тоном, который умиротворил Аррена.

Честно говоря, юношу самого и удивил, и испугал собственный гнев — ему бы и в голову не пришло, что он может вот так говорить с Верховным Магом. Но если на то пошло, то человек рядом с ним и был, и не был Верховным Магом — этот Чеглок с курносым носом и квадратными, плохо выбритыми щеками; а голос его был иногда прежним, а иногда — совсем другим, чужим, и тогда Аррену казалось, что рядом незнакомец, от которого неизвестно чего ждать.

— Ты считаешь, что в его словах есть какой-то смысл? — спросил Аррен, потому что чувствовал, как ему непереносима даже мысль о том, что придется еще раз вернуться в темную комнату над зловонной речонкой. — Ты думаешь, в его словах о том, что можно быть то живым, то мертвым, и можно возвращаться после того, как отрубят голову, что-то есть?

— Я не знаю, есть ли в этом какой-либо смысл. Я просто хотел поговорить с волшебником, утратившим силу. А он сказал, что не утратил ее, а отдал — обменял. На что? Жизнь на жизнь, он говорит. Силу — на какую-то другую силу. Нет, я ничего не понял, но в его словах кроется кое-что, о чем следует расспросить.

Спокойная рассудительность Ястреба устыдила Аррена еще больше. Он понял, что вел себя как обидчивый, раздражительный мальчишка. Заяц каким-то образом зачаровал его, но теперь, когда чары разрушились, он испытывал болезненное, почти тошнотворное отвращение, будто съел что-то мерзкое. И он решил, что сейчас не будет ничего говорить, пока не сможет снова контролировать свое настроение. Но в то же мгновение он поскользнулся на истертой ступеньке лестницы, оступился, зашатался и с трудом восстановил равновесие, вцепившись в каменную стену.

— Будь проклят этот грязный город! — крикнул он в бешенстве.

— Мне кажется, проклинать его излишне, — сухо отозвался маг.

В самом деле, вокруг все выглядело каким-то неладным, будто и в самом деле с городом Хортом творилось что-то нехорошее. И это нехорошее чувствовалось в самом воздухе; казалось, на город наложено некое проклятие. Хотя ничего конкретно не случилось: ни эпидемии, ни войны, ни стихийного бедствия, очевидно, просто происходило ослабление всех нормальных качеств, непонятная болезнь, которая рано или поздно заражала дух любого гостя. Даже и послеполуденное солнце грело как-то болезненно, а жара для марта казалась слишком сильной и тяжелой. Улицы и площади, забитые суетливым, деловитым народом, однако не свидетельствовали ни о порядке, ни о процветании. Товары нищенские, цены высокие, а на рынках небезопасно и продавцам, и покупателям, потому что там в открытую разгуливали воры и кучки людей самого зловещего вида. На улицах почти не встречались женщины, а если они и шли куда-то, то только группами. В этом городе, похоже, не было ни законов, ни правительства. Заговаривая то с теми, то с другими людьми, Ястреб и Аррен вскоре узнали, что действительно в городе Хорте на сей день не осталось ни властителя, ни мэра, ни совета. Одни из тех, кто прежде правили городом, умерли, другие ушли в отставку, а некоторые даже пали жертвой убийц; главари банд завладели разными кварталами и районами города, портовая стража контролировала гавань и обчищала карманы всех, кто туда попадал — и всюду все творилось в том же духе. Потеряв управление, город утратил единство и спокойствие. Городской люд, при всей не знающей усталости активности, казалось, не представлял, ради чего он так хлопочет: ремесленники, судя по всему, утратили желание делать свою работу хорошо; даже и воры, похоже, грабили лишь потому, что им не приходило в голову заняться чем-либо еще. На поверхности, за суетой, ссорами и драками, еще виднелся блеск огромного портового города — но у стен и по закоулкам сидели едоки хазии, неподвижные и безразличные ко всему, что происходило с ними и вокруг них. То, что скрывалось за внешним благополучием, воспринималось не вполне реальным, а лица, звуки и даже запахи казались какими-то ненастоящими. В течение всего того долгого, душного послеполуденного времени, когда Ястреб и Аррен ходили по улицам города и заговаривали то с одним, то с другим человеком, они иногда видели, как лицо и сам человек вдруг начинают расплываться и таять. А иногда начинали таять и пропадать и полосатые тенты, и грязные булыжники мостовой, и ярко выкрашенные стены; расплывалась и тускнела вся пестрая видимость, и Хорт превращался в какой-то приснившийся город, пустой и тоскливо-мрачный под золотистой дымкой пронизанного солнцем воздуха.

Только в верхних кварталах города, куда они ближе к вечеру поднялись немного отдохнуть, это тоскливое ощущение, будто они спят наяву и видят сон, на время покинуло их.

— Вряд ли здесь кому-нибудь живется счастливо, — сказал Ястреб еще несколько часов назад. Теперь, после многих часов бесцельных блужданий и бесплодных разговоров с первыми попавшимися незнакомцами, он выглядел усталым и угрюмым. Его маскировка словно поизносилась и стала редкой, и сквозь туповатое добродушное лицо торговца проглядывали суровые и мрачноватые черты. Аррену так и не удалось избавиться от овладевшей им утром раздражительности. Они нашли рощицу пендиковых деревьев,