Хронокорректоры - Кирилл Мамонтов

– Где раздобыли парабеллум?

– В последних боях германца сильно побили. Снял с дохлого офицера.

Железный Феликс расстегнул кобуру, вытащил длинноствольный пистолет, зачем-то рассмотрел фабричное клеймо, одобрительно кивнул. Затем снова вложил парабеллум в деревянную коробку, но не вернул Георгию, а повесил ремень на спинку своего стула и предложил товарищам садиться.

Подошел Сталин, приветливо улыбнулся (знаем мы, чем твои шуточки-улыбочки кончаются, забеспокоился Роман) и осведомился:

– Не откажетесь с нами отобедать?

Незнакомый мужик в кавалерийском мундире принес большую кастрюлю, из-под крышки которой выбивался ароматный пар. Поставив кастрюлю на стол, кавалерист ушел, но вскоре вернулся со стопкой тарелок, ложками и буханкой хлеба – опять-таки черного. В следующий заход на столе появились миска соленых огурцов, стаканы и большая бутылка с прозрачной жидкостью. Хотя на бутылке не было этикетки, Рома предположил, что в стеклянном сосуде находится водка, и угадал.

– Угощайтесь, товарищи, – пугающе ласково произнес Дзержинский.

Борщ оказался жиденький. Роману досталось полкартофелины, кусок сала и немного капусты. Учитывая время и место действия, не так уж плохо. Сталин предложил выпить за успешное выполнение важного задания революционного Советского правительства. Водка шершаво, как жидкий напильник, полилась в гортань, напомнив «Московскую» провинциального розлива или «Сибирскую», появившуюся на прилавках незадолго до Олимпиады.

Худшие опасения Романа сбылись молниеносно. Умудренные подпольным опытом большевики-конспираторы непринужденно превратили застольную беседу в основательный допрос. Даже странно, что они так поздно решили выведывать подробности темного прошлого подозрительной парочки.

Первым попал в обработку Левантов. Радиста-пулеметчика раскручивал Подвойский, дотошно расспрашивая про дела на Румынском фронте. Георгий отвечал словоохотливо и рассеянно, все время поглядывая на бутылку. Внезапная лаконичность поразила Георгия, когда разговор зашел о его жизни перед войной и во время войны. Опустив глаза в почти пустую тарелку, солдат буркнул:

– Разное бывало, когда в первый раз дезертировал… Прошлой зимой все-таки замели… без документов. А не то…

Он замолчал. «Бродяжничал, наверное, – подумал Роман. – А может, на большой дороге промышлял». Наверное, похожие мысли посетили не только его, потому что Дзержинский настойчиво повторил вопрос.

– Руки у вас интеллигентные, – сказал Железный Феликс. – Не похоже, что занимались тяжелым физическим трудом.

– Тяжелым, но не физическим. – Георгий поднял грустный взгляд. – Говорю же, много всякого случилось, когда папашу посадили.

С минуту Дзержинский пристально разглядывал его, но пулеметчик выдержал детскую игру в «гляделки».

– Ну, к этому вопросу мы еще вернемся, – многозначительно произнес будущий глава ВЧК. – Какое у вас образование?

– Реальное училище и три года технического. Кроме того, занимался самообразованием, люблю художественную литературу, синематограф, оперетту…

– Языки знаете?

– Немного. Английский и немецкий.

Неожиданно Подвойский произнес непонятную фразу. Георгий не обратил внимания на странные звуки и выжидательно смотрел на Дзержинского. Подвойский прокомментировал:

– Похоже, ни греческого, ни латыни он не знает.

– Он же сказал, что учился в реальном, а не в гимназии, – сказал Сталин и перевел взгляд на Романа. – Вы говорили, что были связаны с московскими подпольщиками. Кто может подтвердить ваши слова?

Роман был совершенно спокоен – подобную ситуацию он репетировал заранее. По-простому, можно было врать все, что в голову взбредет. Вожди революции смогут проверить его слова не раньше, чем поезд доберется до Ленинграда, то есть до Питера, а к тому времени матроса Мамаева в эшелоне уже не будет. Тем не менее, он заблаговременно подготовил убедительную легенду, проверить которую не сможет даже Чрезвычайная комиссия.

– Ну с самим товарищем Покровским я почти не знаком. Только однажды сильно поспорили насчет личности Ивана Грозного… Немного знаю Осинского – его настоящая фамилия Оболенский, зовут Валериан Валерианович. Нашей группой руководил товарищ Аркадий, настоящую фамилию не называл. Оружие и сведения о военных приготовлениях я передавал Маклакову, вот кто сможет убедить вас, что я не провокатор.

На самом деле проверить его слова было весьма сложно. Пресловутый товарищ Аркадий, он же Евсей Флейшер, за три дня до штурма Зимнего был направлен из Москвы в Харьков, где вскоре погибнет в боях с украинскими националистами. Иван Маклаков должен быть убит сегодня ночью в перестрелке с пьяными анархистами.

– На провокатора вы не похожи, хотя ваши действия непросто объяснить, – заметил Сталин почти миролюбиво. – Но мне трудно поверить, что вы могли спорить с Покровским.

– Это было непросто. Михаил Николаевич растоптал меня и заявил, что мои взгляды на опричнину лишены классового анализа, а потому я скатываюсь на антимарксистские позиции…

Его прервал дружный хохот. Сталин смеялся, закрыв глаза ладонью. Дзержинский держался за грудь, будто задыхался – вероятно, уже появились признаки туберкулеза. Подвойский уронил пенсне, но поймал на лету и теперь размахивал им, как дирижерской палочкой.

– Знакомая история с нашим историком, – сказал наконец Сталин. – Вы представьте, на Лондонском съезде… Ну, неважно. А вы говорили, что журналистом работали. В каких газетах?

– В основном, писал статейки в бульварных листках вроде «Московского слова», в «Зрителе» печатался, в «Развлечении». Это позволяло сводить концы с концами. Потом наловчился писать авантюрные романы с продолжением, в издательстве Желтова вышли мои книжки «Грешная Афродита», «Офицер и крестьянка», «Измены Наташи Ростовой», «Англицкий шпион», «Подлинная история Анны Карениной». Потом, уже во время ссылки, туркестанский «Верблюд и одалиска» печатал мой авантюрный роман с продолжением «Гарем турецкого паши».

– Видел такую дрянь в книжных лавках, но никогда не читал, – сообщил Подвойский. – И не стыдно вам? Вроде бы юноша правильных взглядов, а писали развлекательные глупости на потребу буржуазной публике.

– Напрасно вы так думаете. – Рома сделал обиженное лицо. – Я под развлекательной оберткой старался разоблачать царский режим и буржуазные нравы. Вот, например, «Подлинная история Анны Карениной»…

Сюжет этой ненаписанной книги он придумал еще в студенческие годы. Сначала компания просто дурачилась, потом пытались слепить капустник для институтского театра самодеятельности, потом пьеса превратилась в сценарий факультетской команды КВН, а потом они снова дурачились. По сюжету Анна, кидаясь под поезд, промахнулась, не попала под колеса, но вмазалась лбом в стенку вагона и потеряла память. Ее подобрали цыгане, Анна прижилась в таборе, выступала на базарах с песнями и плясками. Тем временем ее дочка выросла, связалась с революционерами и швырнула бомбу в губернатора. На суде память внезапно вернулась, когда Анна узнала в прокуроре своего сына от Каренина. Следовала жуткая сцена: сын тоже узнал матушку, которую считал безвозвратно погибшей, помог освободить сестру, и они втроем бежали в Краков, чтобы присоединиться к революционным эмигрантам. Однако в перестрелке на границе Анна ранена и попадает в руки жандармов. В тюрьме она встречает Родиона Раскольникова, приговоренного к каторге за убийство старухи-процентщицы. Каторжники бредут по Владимирскому тракту, а за ними неотступно следуют покинувшие могилу старуха-процентщица и ейная племянница, коих нечистая сила послала погубить Анну Каренину…