Боги осенью - Андрей Столяров

Светлые глаза полыхнули.

– Значит, решились. Они готовы на все, – гневно сказал он.

10

Позже Алиса объяснила мне, в чем тут дело. Они перебросили на Землю койотля, сказала она. Честно говоря, я не думала, что Тенто на это пойдет. Переброска койотля требует такого невероятного количества сил, что надо либо собрать вместе десять-двенадцать тийинов, способных к концентрации энергии жэнь, и тогда, объединившись в каррас, они протолкнут койотля сквозь мантию космоса, но собрать десяток тийинов – задача невозможная даже для Тенто, тийины, скорее всего, на это не согласятся – либо кто-то из приближенных Тенто должен полностью распылить свои силы, проще говоря, умереть, чтобы высвободившаяся энергия жэнь достигла Земли. Если Тенто пожертвовал одним из своих соратников, значит ситуация крайне серьезная. Значит, он уверен в победе и знает, что мы уже не выберемся отсюда. Слишком дорогая цена уплачена, чтобы задержать нас здесь. Дом Тенто неудачи ему не простит.

– А что такое энергия жэнь? – спросил я.

– Это энергия жизни, – мельком объяснила Алиса. – Она разлита в природе, в живой материи, кстати в людях. В том числе определенный ее запас есть и в тебе. Правда, ты используешь едва ли одну сотую часть того, что имеешь. Я тебе уже говорила, ты – не разбуженный…

– Спасибо, – ответил я.

– Пожалуйста, – сверкнув глазами, сказала Алиса.

Далее она объяснила, что койотли – это такие малопривлекательные рептилии, вроде ящериц, сохранившиеся на Алломаре еще с доисторического периода. У вас, на Земле, они, кажется, вымерли…

– Динозавры? – недоверчиво переспросил я.

– Вот-вот, динозавры! – вспомнила термин Алиса.

Но, конечно, они не обладают уже прежними чудовищными размерами. Гигантам в нашу эпоху было бы просто не выжить. Средний койотль – обычно где-то в рост человека. Ну, чуть меньше, быть может, или чуть больше – в зависимости от конкретного экземпляра. На Алломаре их дрессируют и используют в военных целях. Койотль, как и всякая хищная ночная рептилия, хитр и злобен. Далеко не каждый воин, пусть даже опытный, рискнет выйти один на один – с ящером, прыгающим, как лягушка, на десять-пятнадцать метров. В общем, это трудно так объяснить, когда сам увидишь – поймешь. Уверяю тебя, сразу поймешь. Впрочем, подожди, у тебя, вроде бы, что-то такое было…

Она пробежала ладонью по книжным полкам, вытащила красиво иллюстрированное издание «Природа Земли», быстро перелистала, пробрасывая глянцевые страницы и, по-моему, с неуместной радостью, ткнула в одну из них пальцем.

– Вот, посмотри, очень похоже…

Омерзительный древний хищник глядел на меня с иллюстрации. Глаза у него по-жабьи выдавались вперед бугорчатой морды, были прикрыты пленками и, видимо, едкой слизью, туловище, оглаженное костяными пластинками, переходило в мощные лапы, позади которых упирался в землю гибкий, но сильный хвост. Причем, чувствовалось, что слизь проступает не только в его глазах, но и в щелях панциря, и, видимо, в когтистых лунках на лапах, и что ящер этот, скорее всего, мокрый и холодный на ощупь, и что разодрать человека на куски ему ничего не стоит.

Я даже передернул плечами. После предшествующих событий я был, конечно, уже готов ко всему. Меня было трудно чем-либо удивить. Но поверить, что такое чудовище сейчас бродит по Петербургу!

Нет, пожалуй, зря я ввязался в эту историю.

– Бить койотля надо сюда, – между тем сказала Алиса, тыча ногтем в участок рядом с левой подмышкой. – Здесь у него – не заросший, кожистый такой родничок. Если повезет, лезвие войдет прямо в сердце…

– А если не повезет? – поинтересовался я.

Алиса пренебрежительно пожала плечами.

– Ты же все равно сражаться не будешь. У тебя даже нет собственного оружия.

– Ну тогда дай мне хотя бы кинжал, – попросил я.

– Нельзя, Рыжик, мой дорогой…

– Почему?

– Потому что оружие не дают, оружие – только берут. Дают – деньги, милостыню, дают покровительство. А меч или кинжал ты должен взять сам…

Она резко захлопнула книгу и поставила обратно на полку.

Хмурая вертикальная складка прорезала лоб.

– Успокойся, сражаться тебе не придется.

– Я – понял, – раздраженно сказал я.

И Алиса высоко подняла брови. Глаза стали синими и холодными, как у чужой.

– К тому же койотль не знает твоего запаха, – сказала она.

Последняя реплика, разумеется, обнадеживала. Значит, меня койотль, скорее всего, рвать не будет. Я могу спокойно смотреть, как он грызет Геррика и Алису. Она меня очень обрадовала, и особенно тем, что уже в который раз давала понять, какого она низкого обо мне мнения. С другой стороны, что я мог возразить ей на это? Сражаться я действительно не умел и оружия, даже самого завалящего, у меня не было. Если честно, то оружия я немного побаивался. Оружию свойственно убивать, а убивать я никого не хотел. Но как стать воином, никого не убив, я тоже не представлял. Это была дилемма и, судя по всему, логически неразрешимая. Я в конце концов бросил ломать над ней голову. Слишком задумываться о жизни тоже вредно. Начинают мучить разные неприятные мысли – что она, эта жизнь, например, коротка, что она, быть может, наполовину прошла, а еще ничего не сделано. И что она так и пройдет в бесплодных мечтаниях. Спросят потом: кто такой Рыжик? – в ответ ни одного слова. Ни хорошего, ни плохого, никакого вообще. От таких размышлений у меня всегда портилось настроение. Я начинал злиться на себя самого, раздражаться без повода и, как Геррик, бродить по квартире, правда стукаясь, в отличие от него, об углы предметов. Стукаться обо что-нибудь – это вообще мой профиль. Если где-нибудь можно стукнуться, я обязательно стукнусь.

Возразить Алисе мне было нечего. И однако, несмотря на ее несколько пренебрежительное отношение – может быть, и не пренебрежительное, но снисходительное, как к ребенку, это уж точно, – несмотря на жутковатый сквозняк, повеявший внезапно в моей жизни – сквозняк, вероятно, рождающийся из незаделанной черноты какого-нибудь другого зеркала, несмотря на то, что бородавчато-шишковатый койотль, видимо, шумно принюхиваясь, разыскивал нас по всему Петербургу, – несмотря на все это я чувствовал себя как никогда раньше. Рядом был Геррик, сжимающий рукоять Эрринора, рядом была Алиса, посверкивающая необыкновенной синевой глаз, наконец, был и я сам, еще не разбуженный, как она выразилась, но, кажется, уже просыпающийся. Я все это чувствовал, я это знал, у меня, как в детстве, звенело и надрывалось сердце, холод прозрачного сентября обжигал легкие, шумела в артериях кровь, и, кажется, впервые в жизни я с нетерпением ждал, когда же наступит следующее утро…

11

Эта идиллия была прервана самым неожиданным образом. Дня четыре после нашего с Алисой разговора о ящерах лупили проливные дожди, выло и грохотало так, что, казалось, сорвет с домов водосточные трубы, ночью я просыпался от вдруг накатывающегося на город обвала воды – лежал и слушал, как хлещут струи, летящие с крыш в глубины двора-колодца. Дом гудел от напора ветра, и даже стены, по-моему, немного подрагивали. Дребезжали стекла, выкрашивалась из пазов старая замазка. Геррик хмурился и часами простаивал у окна, всматриваясь в сырую муть, простершуюся над крышами – в кладбищенский частокол труб, в дрожащий купол собора, плывущий меж ними как дождевой пузырь. Пальцы его барабанили по подоконнику. Алиса тоже хмурилась и отмалчивалась. По утрам она ко мне больше не приходила, а на высказанную мною по глупости радостную уверенность, что койотля нам теперь опасаться не следует, при таких дождях любой след будет потерян, объяснила, поморщившись, что койотль разыскивает добычу не просто по запаху – койотль чувствует след пребывания человека в данном месте. Этого никакие дожди не смоют. Он нас найдет, тут вопрос времени.