Демон-Апостол - Роберт Энтони Сальваторе

Возвращаясь в учебные помещения, он пытался разобраться в услышанном. Новости ошеломили его. Он никогда не был горячим поклонником Маркало Де'Уннеро, главным образом потому, что, как и большинство остальных, смертельно боялся этого переменчивого и непредсказуемого человека. Как епископ, он будет обладать огромной властью; может, Де'Уннеро станет настолько силен, что перестанет подчиняться даже отцу-настоятелю? Фрэнсис покачал головой, пытаясь отогнать эти пугающие мысли. Маркворт, похоже, доволен таким развитием событий; скорее всего, он сам приложил к ним руку.

И все же из головы не шел образ Де'Уннеро после нападения поври на Санта-Мер-Абель — глаза вытаращены, весь покрыт кровью, главным образом вражеской, потому что сам он был ранен очень незначительно. А ведь это сражение он же и спровоцировал, причем им двигала исключительно жажда убийства — иначе с какой стати было открывать им ворота?

Монах содрогнулся. Что, если Де'Уннеро все же вырвется из-под власти отца-настоятеля? И если это произойдет, удастся ли уцелеть Фрэнсису и другим монахам, преданным Маркворту?

Он шел, не разбирая дороги, но по случайному стечению обстоятельств повторяя путь Браумина. И, скользя по темным коридорам одного из нижних уровней, внезапно услышал, как кто-то молится еле слышным шепотом.

Вначале, как всегда, была молитва, обращенная к Джоджонаху и Эвелину. После нее все сидели тихо, явно нервничая и напряженно ожидая, что брат Браумин продолжит историю «Бегущего» и плавания на Пиманиникуит.

Ему были понятны их волнение и страх. Даже говорить открыто о Пиманиникуите считалось серьезным преступлением или, если угодно, роковой ошибкой. После возвращения с острова Пеллимар один из трех уцелевших во время путешествия братьев чересчур разболтался о своих приключениях.

И что же? Он не пережил ту зиму.

А теперь Браумин рассказывает об этом плавании четырем товарищам и тем самым фактически ставит их под удар.

Браумин подумал о Джоджонахе, представил себе, как он гордо стоял перед Марквортом — точно так же, как Эвелин перед демоном. Потом в памяти всплыла гора Аида и устремленная к небесам рука Эвелина, проткнувшая спекшуюся, покрытую пеплом поверхность горы и как будто бросающая вызов самой смерти.

И тогда Браумин продолжил рассказ, повторяя те живые детали, о которых говорил ему Джоджонах. Снова рассказал о плавании, но уже более подробно. С гордостью поведал историю сражения с «бочкой» поври и в особенности о том, как героически вел себя во время него Эвелин.

— Он взял в руку рубин, — драматическим тоном рассказывал Браумин, для убедительности выставив перед собой кулак, — пробудил в нем магию, швырнул — швырнул, заметьте! — в открытый люк корабля поври и взорвал со страшной силой!

По комнате пронесся вздох удивления. Очень немногие оказывались способны продолжать воздействовать на камень даже после того, как непосредственный контакт с ним был нарушен, и это считалось высшим проявлением магического искусства, в особенности если речь шла о таком могущественном камне, как рубин.

— Все так и было, — заверил их Браумин. — И брат Эвелин даже не понимал значения того, что сделал. Когда по возвращении в Санта-Мер-Абель он рассказал о случившемся магистру Джоджонаху, тот просто умолял его никому не говорить ни слова, потому что это ясно доказывало, насколько был силен в каменной магии Эвелин Десбрис.

— А почему магистр Джоджонах хотел сохранить это втайне? — спросил Делман.

— Потому что такой вариант использования камней при желании можно истолковать как противоестественный взрыв силы, инспирированный демоном, — ответил Браумин. — Магистр Джоджонах был достаточно мудр, чтобы понимать, насколько инерционны руководители церкви Абеля, склонные толковать все, хоть немного выходящее за рамки обычного, как угрозу своей власти.

Помолчав, Браумин продолжил повествование о плавании, но уже без прежнего воодушевления, почти меланхолическим тоном. Рассказал об убийстве братом Таграйном совсем молодого моряка — имя его с годами было позабыто — по приказанию брата Квинтала; убийстве, ставшем расплатой только за то, что парень спрыгнул с борта «Бегущего» и поплыл к священному острову. Рассказал о том, что уже на острове Таграйн утратил веру; впав в неистовство и почти обезумев, он пропустил момент, когда начался камнепад, и погиб от удара в голову тем самым камнем, с помощью которого впоследствии был уничтожен демон.

И потом, еще более мрачным тоном, Браумин рассказал о возвращении домой и о мятеже на корабле, закончившемся тем, что брат Квинтал разорвал на части главаря мятежников. В голосе Браумина зазвучали нотки гнева, когда он перешел к тому, как морякам «Бегущего» подсунули фальшивое вознаграждение — иллюзию золота, достигнутую с помощью магических камней, — и об окончательном надругательстве над всем святым, выразившемся в безжалостном уничтожении «Бегущего» и его экипажа.

Когда он закончил, воцарилась тишина; все были слишком ошеломлены, чтобы произнести хотя бы слово.

Однако был человек, которому в этот момент стоило невероятного труда сохранить молчание. В коридоре, прижавшись ухом к двери маленькой комнаты, стоял брат Фрэнсис, испытывая страстное желание ударом ноги распахнуть дверь, ворваться внутрь и прокричать Браумину прямо в лицо все, что он о нем думает! Хорошенько встряхнуть отступника и сказать, что эти глупые слова не пройдут ему даром, что за них он будет подвергнут мучительным пыткам и казнен. И главное, что он не только подставляет под удар самого себя, но и тех, кто его слушает, — их тоже ждет ужасная смерть.

А потому брату Фрэнсису хотелось рассказать им, как все происходило на самом деле, показать, что в изложении Браумина все события искажены, хотя… Хотя на самом деле Фрэнсису мало что было известно об этих событиях.

Он так и не вошел. Стоял у двери, истекая потом, тяжело дыша и успокаивая себя тем, что услышит остальную часть беседы и сможет выступить свидетелем перед отцом Марквортом против этих преступников, когда их призовут к ответу.

— Эта книга, — снова приступил к делу Браумин, доставая древний том из складок просторной рясы, — была найдена магистром Джоджонахом в очень старой библиотеке, не так далеко от того места, где мы сейчас находимся. Думаю, магистр Джоджонах чувствовал, что жить ему осталось недолго, и отчаянно пытался отыскать в исторических записях ответ на волнующий его вопрос.

— И он нашел его! — продолжал Браумин, выдержав драматическую паузу. — Вот здесь, в этой самой книге, подробном описании, сделанном братом Фрэнсисом…

— Фрэнсисом? — пискнул Виссенти почти истерическим тоном.

— Другим Фрэнсисом, — объяснил Браумин. — Человеком, который жил семь столетий назад.

— Ну да, это не мог быть наш Фрэнсис, — с усмешкой сказал Виссенти.

— Вряд ли наш дорогой брат Фрэнсис способен написать что-то такое, чего магистр Джоджонах не знал бы, — рассмеявшись, заметил Кастинагис.

— Разве что записки самоубийцы, — вмешался в разговор Делман, и все расхохотались.