Хроники Амбера. Книги Мерлина - Роджер Желязны

Вниз, вниз, в погребальном костре, в бесконечном лавовом потоке толпы, к окну на краю времени и пространства, откуда не на что смотреть, шёл я между стенами вечно горящими, никогда не сгорающими, в одном из тел моих шёл я на звук голоса, читающего из Книги Змея, Висящего На Древе Жизни, и — наконец вошёл в грот, чьей дальней стеной была тьма; концентрические полукружья плакальщиков, одетых в красное, стояли лицом к огромному катафалку и к читающему возле него, а там, на ложе, был ясно виден Савалл, полузасыпанный красными цветами, которые бросали плакальщики, тонкие красные свечи мигали на фоне Преисподней, в нескольких шагах от Её края; затем по задам бесконечного грота, прислушиваясь к Бансесу из Иноходных Путей, Высшему Жрецу Змея, к его словам, звучащим, как будто он произносил их рядом со мной, ибо акустика Хаоса хороша; отыскивая сидение в противоположной пустой арке, где любой оглянувшийся меня бы обязательно заметил; поискав знакомые лица, нашёл Дару, Таббла и Мандора, сидящих в первых рядах, из чего следовало, что они, когда придёт время, будут помогать Бансесу сталкивать гроб за край вечности; и в растрёпанных чувствах я вспомнил последние похороны, на которых присутствовал ранее: погребение Каина, там, в Эмбере, возле моря, и я снова подумал о Букете и путях, где в таких случаях блуждает память.

Я поискал взглядом вокруг. Юрта нигде не было видно. Гилва Драконий Птенец сидела всего на пару рядов ниже меня. Я перевёл взгляд в глубь тьмы за пределами Обода. Это было почти так же, как если бы я смотрел вниз, а не вдаль… если разница в этих словах имеет значение здесь. Время от времени я отмечал мелькающие точки света или перекатывающиеся массы. Это напоминало мне тесты Роршаха, и я наполовину задремал перед водоворотом тёмных бабочек, облаков, сдвоенных лиц…

Слегка вздрогнув, я выпрямился, высматривая, что разбило мою задумчивость.

Тишина, вот что. Бансес прекратил читать.

Я уже собрался наклониться вперёд и прошептать кое-что Гилве, когда Бансес начал Отправление. Я стал подпевать и был поражён тем, что вспомнил все требуемые отклики.

Лишь только пение наросло и покатилось эхом, я увидел, как Мандор поднялся на ноги и Дара и Таббл — следом. Они двинулись вперёд, присоединившись к Бансесу возле гроба: Дара и Мандор — у изножья, Таббл и Бансес — у изголовья. Помогающие служители поднялись из своих секторов и принялись задувать свечи, пока не осталась гореть всего одна большая, на Ободе, перед Бансесом. В этот миг все встали.

Мрачно-вечное пламя расцвечивало по стенам пятна огненной мозаики, дарило немного света — достаточно, чтобы, когда пение стихло, я смог заметить движение внизу.

Четыре фигуры чуть сгорбились, взявшись за ручки гроба. Затем выпрямились и двинулись в сторону Обода. Приблизился помощник и встал возле свечи, едва они миновали её — готовый задуть последнее пламя, как только останки Савалла препоручат Хаосу.

Осталось полдюжины шагов… Три. Два…

Бансес и Таббл преклонили колени на берме, размещая гроб в каменном жёлобе, пока Бансес под речитатив исполнял завершающую часть ритуала, Дара и Мандор оставались стоять.

Молитва закончилась, я услышал проклятие. Мандор словно дёрнулся вперёд. Дару мотнуло в сторону. Я услышал гулкое «буммм!», когда гроб ударился об пол. Рука помощника уже начала движение, и в то же мгновение погасла свеча. Гроб двинулся вперёд, раздался скрежет пробуксовки, ещё больше проклятий, затенённая фигура отступила от Обода…

Затем послышался вой. Грузный силуэт упал и исчез. Вой затихал, затихал, затихал…

Я поднял левый кулак, заставив спикарт выдуть шар белого света, как трубка для мыльных пузырей выдувает пузырь. Шар достиг примерно трех футов в диаметре, когда я освободил его, помогая всплыть над головами. Сразу же грот наполнился бормотанием. Повсюду и одновременно упражнялась в своих излюбленных световых заклинаниях прочая колдовская масса, теперь храм был сверхосвещен дюжинами точечных источников.

Прищурившись, я увидел Бансеса, Мандора и Дару в беседе возле обода. Таббла и останков Савалла с нами больше не было.

Мои знакомые плакальщики зашевелились. Я — тоже, сообразив, что время моего пребывания здесь крайне ограничилось.

Я перешагнул через опустевший ряд, двинулся вправо, коснулся все ещё человеческого плеча Гилвы.

— Мерлин! — сказала она, быстро поворачиваясь. — Таббл… переступил грань… правда?

— Похоже, что так, — сказал я.

— Что же теперь будет?

— Я хочу свалить отсюда, — сказал я, — и быстро!

— Почему?

— Может, кто-то и хочет думать о наследовании, а я хочу уйти в туман,

— сказал я ей. — Мне трон ни к чему, тем более сейчас.

— Почему?

— Не до того. Но я бы хотел поговорить с тобой. Могу я тебя украсть?

Вокруг нас была толчея тел.

— Конечно… сэр, — сказала она, по-видимому, подумав о наследовании.

— Выходи из игры, — сказал я, и спикарт вскружил энергии, которые схватили нас и унесли прочь.

Я привёл нас в лес железных деревьев, а Гилва оглядывалась по сторонам и продолжала держать меня за руку.

— Повелитель, что это за место? — спросила она.

— Я бы не стал говорить, — отозвался я, — просто потому, что через минуту все станет очевидным. Когда мы виделись в последний раз, у меня был к тебе всего лишь один вопрос. Но теперь у меня их два, и этот лесок — один из них.

— Спрашивай, — сказала она, подходя, чтобы взглянуть мне в лицо. — Я постараюсь помочь. Хотя, если это очень важно, то я не тот человек…

— Да, это важно. Но у меня нет времени договариваться о встрече с Белиссой. Это касается моего отца, Корвина.

— Да?

— Это он убил Бореля из Птенцов Дракона в Войне с Лабиринтом.

— Так, я понимаю, — сказала она.

— После войны он присоединился к королевской миссии, которая явилась сюда, ко Дворам, чтобы заключить Договор.

— Да, — сказала она. — Я знаю это.

— Вскоре после этого он исчез, и никто вроде бы не знает, куда он мог отправиться. Вначале я думал, что он умер. Но позже до меня дошли слухи о том, что этого он не делал, а просто где-то заключён. Можешь мне рассказать хоть что-нибудь?

Внезапно Гилва отвернулась.

— Я оскорблена, — сказала она, — тем, что верю в твои намёки.

— Извини, — сказал я, — но мне пришлось спросить.

— Наш Дом — благороден, — сказала она. — Мы принимаем военную судьбу. И когда заканчивается бой, мы отрекаемся от всех обид.

— Приношу извинения, — сказал я. — Знаешь ли, мы даже родственники, по материнской линии.