Бродячий цирк - Дмитрий Ахметшин

— Сегодня представлений не будет! — пропела Анна, ведя под уздцы одного из наших здоровяков-тяжеловозов. Тяжеловоз ступал следом степенно, покачивая лощёными боками, отгоняя одним лишь движением мышц назойливых мух, и на каждый его шаг приходилось полтора шажка дрессировщицы.

— Мы не за представлениями, — робко сказал король. Я, ожидавший услышать что-то, что стиснет всю эту игрушечную площадь с игрушечными вагончиками и крошечными стульями между двух ладоней и встряхнёт так, что птицы будут шлёпаться прямо в фонтан, а мы улетим в небо, подумал сперва, что то говорит пухлая дочка пана Жерновича или на худой конец няня-Д'Арк. — Нам нужен пан Аксель.

— А, так вы знаете Капитана! — обрадовалась Анна. Она их не узнала. Похоже, события той ночи полностью вымылись из её головы. — Вам повезло, сегодня же мы уезжаем.

— Ну, да, — совсем смутился король.

— Аксель! Аксель, к тебе здесь гости! Не представляю, куда он запропастился, — она увидела меня и сказала: — Беги-ка, позови Акселя.

Капитана я нашёл в автобусе. Заглянул в салон, собрался уже пойти поискать в одном из фургонов, но мокрый нос моего хвостатого друга, словно металлическая стружка в полированный бок магнита, ткнулся в рукав капитанской рубашки. Рукав, извиваясь и скребя пуговицей на манжете, уполз в полумрак под водительским сиденьем.

Я наклонился и сказал:

— Тебя там спрашивают странные люди. Кажется, те, с кем ты выступал вчера ночью.

— Передай им, что я занят… Нет! Нет! Скажи, что меня нет совсем. Что я сегодня утром бросил вас и уплыл в шлюпке на Аляску.

— Я не могу. Анна уже сказала, что вы где-то здесь. Кроме того, мне кажется, они видят сейчас через окно, как я с вами говорю.

Аксель выползает из-под сиденья, растерянно выуживая из рукавов и брюк похожие на мышат комочки пыли, и я устремляю ещё раз взгляд в полутьму — быть может, там какая-то ниша? Как он смог туда поместиться? Но никакой ниши нет, узкое пространство, где может спрятаться разве что средних размеров кот. И мой трепет перед этим человеком с глядящими словно из глубины веков из-за пыльных стёкол глазами снова достигает невиданных высот. Одно слово — фокусник. Резиновый человек. Я видел как-то по телевизору, что такие люди могут завязаться вокруг себя в узел, и позвоночник с рёбрами у них не твёрже, чем велосипедная покрышка.

Он выглядывает наружу и хватается за голову:

— Какой кошмар, ты слышишь, Шелест! Они привели с собой зомби!

— Это не зомби, — возмущается король. Эмоциональный возглас Акселя достигает его ушей. — Это Юзеф.

Возмущение спускает, как проколотый шарик, когда Анна снова глядит на него. И король бормочет, изучая бороздки на поверхности стола:

— Юзеф. Он не слишком-то социо… социален, но очень хороший человек. Плохому человеку мы не доверили бы сторожить ценные вещи под дождём в холодной машине…

Окончательно запутавшись, он замолкает. Зато поднимает голову бездомный. Оторвавшись от кружки с пивом и от салата, тычет в Акселя вилкой:

— Точно, он. Этот. И вот тот сопляк, — на этот раз вилка указывает на меня. Глаза его близоруко ворочаются в глазницах, будто бы каждый глаз сам по себе. — И ещё один господин, такой, весь из себя обросший и мелкий, с таким — Хафф! — грубым голосом. Германец. Наверное, какой-нибудь музыкант. Поверьте мне на слово, они вечно такие-сякие, и в носу у них волосы. Воображают себе невесть чего, думают, раз закончили свою санаторию, так могут будить усталого человека… ага! Вон он! Всё сходится, говорю я вам.

Мы все посмотрели на Мышика, который в центре всеобщего внимания расцвёл и разразился довольным ворчанием, предполагая, что теперь ему даже не обязательно выступать, чтобы заслужить аплодисменты и что-нибудь вкусное на ужин; а бродяга снова уткнулся в тарелку с салатом.

Некоторое время висит мёртвая тишина, которую в конце концов решается надрезать Король:

— Это… приятель… не заглядывал ли ты… — он смотрит на Анну, которая, прислонившись к крупу меланхоличного тяжеловеса, насмешливо следит за развитием диалога, и окончательно скисает.

— Ты хочешь узнать, не был ли я сегодня где-нибудь около двенадцати дня на одном пустыре, — услужливо подсказывает Аксель.

Жанна Д'Арк, всё время хранящая царственное молчание, видимо, придаёт королю здоровенными туфлями под столом какое-то ускорение, потому как слова вылетают, словно из пушки:

— И… именно так, я…

— Я там был, — кается Аксель. Он приосанился, будто на него направлена дюжина телекамер, или… нет, не камер — десятки глаз со зрительских лож. — Мы с моим юным другом, вот этим славным юнгой, совершенно случайно заглянули туда и совершенно случайно нашли кое-что занимательное. Интересно, кто это мог оставить?

— Да в конце концов! — взрывается воительница, и щёки её становятся цвета недозрелых томатов, а грудь под блузой колышется, словно два паровых молота. — В конце концов! Мы требуем вернуть нам то, что ты присвоил абсолютно незаконно!

— Я ничего не присваивал, — убитым голосом возражает Аксель. — Я нашёл! Искать клады не запрещено законом.

— Нет! Довольно отговорок! — Король вскакивает, и тут же, словно устыдившись порыва, пригвождает себя обратно к стулу. — Воровство это самое… это плохо, понимаешь, друг? Я в в… выз…

Чем дальше, тем сильнее Король стесняется общего внимания и пытливого взгляда Анны. Слова вянут под нёбом, как будто пытающаяся прорости в сыром погребе картошка. Мышик подбирается, чтобы его обнюхать, и он подскакивает, почувствовав прикосновение собачьего хвоста. Я подумал, как, должно быть, сложно работать ему актёром. А потом подумал, как превосходно играет он свою роль.

— Ты меня вызываешь на что-то? — заканчивает Аксель.

— Именно так!

— На что же?

— На со… — он всплескивает руками в полнейшем бессилии, — сос…

— На состязание по магическому искусству?

— Похоже, все они слегка двинутые, — говорит Марина, и только это помогает мне не стать невольной декорацией театра, что воздвигся сейчас из обыденных предметов. Шатёр куполом небесного свода вздымается над головой, декорации объёмны и чудовищно реальны, до того, что даже оплётший стену «Зелёного камня» виноград не кажется пластиковым, а видя отражённый в лужах багряный свет, хочется поверить, что то на самом деле где-то выглянувшее в просветах туч солнце, а не искусно замаскированный прожектор… Сам же я едва не почувствовал себя третьестепенным актёром, застывшим в переигранном напряжении в ожидании развития событий, и только Мара, выпадающая из этого действия, как листочек из познавательной книги о солнечной системе и движении планет в книжке сказок братьев Гримм, становится отдушиной, через которую проникает свежий воздух.

Аксель театральным жестом вынимает из-за уха, из отросших патлов сигарету. Бледность распространяется по его лицу от округлостей очков. Кульминационный момент подступает, подгоняемый, словно барабанным боем, стуком вилки Юзефа.