Распутье Воронов - Анджей Сапковский

Геральт видел выражение лица маркграфа и догадывался о содержании письма, но молчал.

— Письмо это, — процедил маркграф, — я сохранил. И коли подвернётся случай, так заставлю сукина сына сожрать его.

— Итак, — Луитпольд Линдеброг встал, — на поле боя остался ты. Скажу честно, что мерзко мне, ведьмак, терпеть тебя здесь и просить о помощи, но, увы, все иные варианты у меня кончились. А потому с превеликой неохотой именно тебе, никому другому, принуждён я предложить за честную работу честную плату. Даже более, нежели честную. Пятьсот новиградских крон. Столько ты получишь, если снимешь проклятие, и стрыга снова девицей станет. Как было доказано, именно ты снял проклятие с бургомистра в Стеклянной Горе. Значит, умеешь снимать, хоть и молокосос. Поэтому расколдуй мне стрыгу. Ради моего удовольствия и твоей выгоды. И славы, потому как о твоём подвиге раструблю я на весь мир. Ты будешь знаменитее самого Престона Хольта. А теперь уходи. Аудиенция окончена.

Геральт ждал.

Он вытерпел первое потрясение после того, как выпил эликсир. Зрение мгновенно приспособилось к темноте. Луна давала достаточно света, когда выглядывала из-за облаков, но под действием эликсира ведьмак видел, как днём, и даже лучше, более остро и контрастно. Он видел крыс, шмыгающих по надгробиям, ранее скрытых в тени. Слышал их писк, потому что его слух тоже обострился. Издалека, со стороны шахтёрского посёлка, он слышал собачий лай. И далёкое уханье сов.

Он ждал.

Сначала разбежались крысы, брызнули в разные стороны, как серые молнии. А потом камень скрежетнул о камень.

Стрыга выскочила из гроба, словно подброшенная катапультой, на добрых две сажени вверх. Она зарычала, завизжала, дикими прыжками оббежала склеп, подскочила к самой высокой поблизости стеле, вскарабкалась на вершину её, ловкая, словно обезьяна. По-обезьяньи затрясла задницей, визжа и воя. И увидела ведьмака.

Снова страшно завыла, спрыгнула со стелы. Замахала длинными лапами. И сразу бросилась на него. В широкой, разверстой в рычании пасти сверкнули клыки, большие и острые, как стилеты.

Геральт отпрыгнул, закружился в пируэте, стрыга промахнулась, лишь коснувшись его, щёлкнули клыки, когти рассекли воздух. Он воспользовался случаем и преимуществом, из всех сил ударил её по голове сбоку серебряными шипами перчатки. Зашипело, задымилось, чудовище распласталось на земле, зарычало дико, затрясло головой. Наша взяла, подумал он, как все стрыги, ты чувствительна к серебру, красавица моя.

Стрыга не спешила нападать снова, трясла головой и дымящимся ухом. На это раз она приближалась медленно, оскалив зубы и мерзко распустив слюни.

Луна на мгновение выглянула из-за облаков, достаточно осветив место действия, чтобы Геральт мог как следует осмотреть покойницу.

Роста она была прежалкого, всего-то каких-нибудь четыре фута, с непропорционально огромной башкой, круглой, как тыква. Большие выпученные глаза пылали огнём, в широкой рыбьей пасти белели зубы. Впечатляющего размера.

На коже её был заметен странный узор. Словно выжженный. Или вытравленный кислотой.

Геральт медленно шёл между надгробий. Он обходил вокруг стрыги, а она поворачивалась, стоя на месте, сжавшись в комок, скорчившись, готовая к прыжку. Скалила зубы и клацала челюстью.

Ведьмак размотал серебряную цепь, петлями укладывая её на левой ладони. Правой рукой он раскручивал конец цепи. Он ждал подходящего момента, когда стрыга отойдёт от надгробий и окажется в чистом поле.

Он этого дождался. И быстрее, чем рассчитывал.

Цепь засвистела в воздухе, а стрыга припала к земле и неожиданно прыгнула прямо так — распластанная. Цепь вместо того, чтобы затянуться на её шее, лишь хлестнула по спине. Стрыга завыла бешено, шкура её зашипела и задымилась от соприкосновения с серебром.

Второго шанса ведьмаку дано не было. Под его изумлённым взглядом стрыга ухватила цепь обеими лапами, шипение и дым от палёной шкуры, казалось, вовсе не мешали ей, она лишь страшно визжала. Она рванула цепь. Геральт предусмотрительно отпустил свой конец, но последние звенья зацепились за пряжку ремня. Он потерял равновесие и упал на надгробие, повалив его. Стрыга прыгнула, навалилась на него и прижала к земле, её клыки заскрежетали у самого его лица, её слюна залила ему глаза. Он вывернулся из-под неё, изо всех сил ударил в косматое ухо серебряными шипами перчатки. Ударил раз, другой и третий, и, наконец, оттолкнул её от себя.

Перекатился, прячась за надгробие, смог подняться на ноги. Стрыга снова бросилась, на этот раз ему удалось отскочить. И опять он споткнулся, но чудом устоял на ногах. А стрыга уже вцепилась в него, уже драла когтями его дублет и скрежетала зубами у самого лица. Он отбросил её отчаянным ударом серебряных шипов, таким сильным, что она упала на землю. Прежде чем она встала, он отпрыгнул, сложил пальцы в Знак Аард.

Не сработало.

Он попытался ещё раз, от страха довольно неловко. И опять не сработало.

Эликсир не должен был допустить этого, но боевой азарт вдруг сменился ужасом. Паника обрушилась на него лавиной, и дальше он действовал только под влиянием панки. Геральт отпрыгнул, выхватил меч из ножен. В прыжке и в полуобороте ударил стрыгу по шее классическим мандритто тонде. Полуотрубленная голова упала стрыге на плечо, но чудовище всё равно шло, беспорядочно размахивая когтистыми лапами. Геральт обошёл её сбоку и ударил ещё раз. Голова отлетела и покатилась между могил. Из шеи чудовища ударил высоко вверх гейзер артериальной крови. Он успел отскочить, дабы его не окатило кровью.

Потом приблизился, медленно и осторожно. Он знал, что оживлённое магией чудовище способно натворить ужасных дел даже после потери головы. Однако лежащая между надгробиями стрыга выглядела совершенно мёртвой. И осталась таковой посреди лужи крови, которую всё ещё качало сердце.

И на глазах у ведьмака она начала меняться.

Постепенно, начиная с кончиков ног. А потом голени, бёдра, живот, грудь. И стала молодой девушкой. Очень молодой. И очень мёртвой. Потому что безголовой.

Геральт выругался самыми непристойными словами, какие знал. Это был не тот результат, которого он ждал. И которым мог бы гордиться. И которым он совсем, ну, нисколечко не гордился.

Он наклонился. И пригляделся. Изумлённый. Последним, что осталось в девушке от стрыги, был оный странный узор на коже. Как бы выжженный. Или вытравленный кислотой. Узор всё более бледнеющий, тающий, почти исчезнувший, но всё-таки ещё видимый.

Нечто вроде рыбьей чешуи. Или кольчуги.

Комендантша Елена Фиакра де Мерсо долго смотрела на него молча.

— Повтори, — молвила она, наконец.

— Я принуждён был, — послушно повторил он, — совершить… ликвидацию.

Она опять долго смотрела на