Башня. Новый Ковчег 6 - Евгения Букреева

С Майкой теперь всё было сложно, не как раньше.

Ещё каких-то пару месяцев назад Гриша катал Майку на багажнике своего велика, и она звонко хохотала ему в ухо, обхватив его за талию горячими тонкими руками, они обирали вместе черёмуху, объедаясь вязкими кисло-сладкими ягодами до оскомины, сбегали от Варьки, когда та чересчур доставала их своими идеями, а потом вдруг всё изменилось.

Во всём виноват был Лапоть, который как-то вечером сказал будто бы невзначай:

— А Майка Мельникова красивая.

И Гриша понял, что да — красивая, очень красивая, и сразу всё запуталось и стало непросто. И уже нельзя было, как раньше, посадить Майку на багажник велосипеда или залезть вместе на черёмуху и пугать оттуда криком и смехом проходивших мимо людей (пугал Гриша, а Майка хохотала), да что там — просто наедине и то стало невозможно находиться.

Эта внезапно открывшаяся Майкина красота явилась для Гриши полной неожиданностью, и он не знал, что с этим делать. Иногда он гляделся на себя в зеркало, сам не понимая, зачем. Разглядывал своё круглое, конопатое лицо, светлые, торчащие в разные стороны вихры, облупленный нос, с которого тонкой плёнкой сходила сгоревшая кожа. Мама, заметив это, однажды что-то сказала отцу, а тот, странно посмотрев на Гришу, ответил:

— Думаешь? Да ну нет, рано ещё.

И они оба рассмеялись.

Чего рано, Гриша так и не понял.

— Курил? — спросила наконец Майка, чуть наморщив нос.

— Тебе-то чего? Сдавать побежишь?

— Дурак ты, Гриша, — грустно сказала Майка и, ещё немного помолчав, добавила. — Я у вас только что была. К Павлу Григорьевичу ходила.

— Зачем это? — встрепенулся Гриша.

Майка по-взрослому вздохнула. Так вздыхала мама, когда Гриша показывал ей свой дневник — ну, там-то обычно не было чему сильно радоваться.

— Ты на уроках спишь что ли, Савельев? Забыл, нам по истории задали сделать проект. Я выбрала Башню. Твой папа обещал мне рассказать…

— Башню? — перебил её Гриша. — Ты выбрала Башню? Вот скукотища. Это будет самый скучный проект за всю историю человечества! — резюмировал он и откинулся на спину, заложив руки за голову.

Гриша действительно так считал. Последнюю экскурсию в Башню он едва вынес. Бесконечные коридоры, отсеки, закутки, стеклянные двери, мутные лампы, старый лифт с лязгающими дверями — кто-то из девчонок даже завизжал, когда двери наконец захлопнулись, и лифт, резко дёрнувшись, потащился наверх, — всё это наводило тоску и скуку вместе с тонким и неприятным голосом сопровождающей их тётки. Как там её звали? Ольга Юрьевна? Елена Юрьевна? Гриша не запомнил.

Но самым удивительным было то, что в Башне до сих пор находились люди. Все они в основном жили на Поднебесном уровне, и там ещё было ничего по сравнению со всем остальным, но тоже так себе — те же коридоры, квартиры без окон, вялые лимонные деревца в кадках. Гриша никак не мог понять, как можно обменять их Кедровку, сосны, подступающие к Рабочему посёлку, смолистый запах лесопилки, осенний холодный дождь и мокрый мартовский снег, ветер, залезающий за воротник, и солнце, оставляющее на плечах ожоги, которые мама вечерами мазала тонким слоем густой белой сметаны — как можно обменять всё это на бетонные стены? Как? Чем дольше они ходили по этим коридорам, тем больше сжималась Гришина душа, превращаясь в маленькую чёрную точку, и развернулась только на самом верху, в Орлином гнезде.

Он знал, что так назывался кабинет отца — Ника, сестра, рассказывала, — и это было единственное место во всей этой долбанной Башне, где хотелось расправить крылья и взлететь. Взлететь ввысь, к звёздам, к солнцу. И он не удержался, подошёл к прозрачной стене, положил ладони и прижался щекой, ощущая жар нагретого стекла.

— Ну что, видел небо? — спросила его потом Ника.

— Видел, — ответил Гриша. — Только оно там стеклянное.

— Будешь про этих писать? — спросил он у Майки, опять скосив на неё глаза.

— Про кого — этих?

— Ну про тех, кто до сих пор там живёт, в Башне. Про сектантов.

Гриша не знал, что такое «сектанты», просто слышал, как отец однажды так сказал в сердцах Майкиному отцу: «Живут там, как в норе, носа высунуть боятся, сектанты чёртовы!» и пригрозил отключить им электричество. Но не отключил, конечно, хотя сам Гриша, будь он на месте отца, так и сделал бы. Мигом бы вылезли тогда все эти сектанты на волю, увидели, как тут замечательно, и назад бы уже точно не захотели.

— Нет, не про них. Чего про них писать, — Майка презрительно дёрнула плечом. — Я про историю буду писать. Как Башню создавали, кто, как там всё было устроено.

— Тоска, — не сдавался Гриша. — Писать надо про будущее, а не про прошлое.

— Дурак. Без прошлого нет будущего.

Она наклонилась, щёлкнула его по лбу, но не удержалась и упала. Как-то странно так получилось, что губы её скользнули по его губам, Гриша почувствовал сладкий запах лесной смородины, инстинктивно обхватил девочку за плечи, но Майка оттолкнула его, откатилась в сторону и тоже легла на спину, почему-то тяжело и отрывисто дыша.

Они оба молчали.

Что было в голове у Майки в этот момент, Гриша не знал, а сам он думал про поцелуй (непонятно, это уже по-настоящему или так) и почему-то про Кедровку, про их Город, который построил отец, и про тех людей в Башне, которые ничего в своей жизни не видели, кроме стеклянного неба.

— Понимаешь, Гриш, мне ведь там тоже не нравится, в Башне, — сказала наконец Майка. Гриша думал, что она уже совсем не заговорит больше. — У меня там сразу клаустрофобия начинается.

— Чего начинается?

— Ну клаустрофобия, а, да неважно.

Майка поднялась, откинула за спину свою густую тёмную косу, а Гриша подумал, что надо будет спросить у мамы, что это такое — клаустрофобия. Майка любила всякие заумные словечки, а объяснять не любила, и Гриша каждое новое Майкино слово нёс маме, часто перевирал безбожно, но мама всегда догадывалась и терпеливо растолковывала.

— Но как было обойтись без Башни? — Майка смахнула жучка, ползшего по руке. Жучок расправил изумрудные крылышки и взмыл вверх. — Никак. Башня была необходима.

— Ежу понятно, что необходима. Иначе бы все утонули, а так спаслись…

— И не только для этого, — Майка строго посмотрела на него.

— Ну не только. Ещё для этого, как его… чтоб произведения искусства сохранить, — изрёк Гриша глубокомысленную сентенцию. Про произведения искусства Роза Моисеевна говорила.

— И не только, — на Майкином лбу появилась упрямая складка. — В Башне люди сохранили наработанные веками технологии,