Дары мертвых богов - Маргарет Уэйс

Обнаженные по пояс монахи проводили долгие часы, закаливая тело и разум, их босые ноги оставляли следы на снегу зимой и в глине — летом. Им не позволялось брать в руки клинки, стрелы и любое другое стальное оружие, так как Маджере учил, что его адепты могут забрать чужую жизнь, если только в опасности окажутся невинные и при этом другие способы защиты будут бесполезными.

Любимым оружием Риса была эммида — палка, напоминавшая дубинку, только длиннее и тоньше. Слово «эммида» имело эльфийские корни; эльфы использовали подобные палки, чтобы сбивать фрукты с деревьев. Рис давно стал мастером боя с эммидой и теперь обучал этому других.

Он был особенно доволен своей размеренной жизнью теперь, когда Маджере вернулся, и ясно видел, каким будет в восемьдесят лет — как их Наставник: седые волосы, обветренная кожа, обтягивающая все еще тугие мускулы, морщинистое лицо и безмятежные глаза, в которых сквозит мудрость Бога. У Риса никогда не возникало желания покинуть это место — место, где он обрел себя, — и вернуться в мир.

Мир находился внутри его.

Рис дошел до загона для овец. Отара, подгоняемая Аттой, послушно забрела внутрь.

— Вот и все, — сказал монах собаке.

Это означало, что она выполнила свои обязанности и теперь может быть свободна. Атта завиляла хвостом от удовольствия и подбежала к нему, высунув язык; ее глаза сияли. Рис похвалил помощницу: потрепал нежно по голове и почесал за ушами, затем запер овец в загоне на ночь.

Атта присоединилась к остальным пастушьим собакам, своим братьям и сестрам, которые, приветствуя, обнюхивали ее и виляли хвостами. Она устроилась недалеко от загона, чтобы погрызть косточки и подремать, но в то же время иметь возможность прислушиваться к тому, что творится в кошаре. Собаки были приучены сторожить стада днем и ночью. Волки и дикие кошки не представляли собой угрозы летом, когда было достаточно еды, но в зимние месяцы становились опасными. Часто монахи просыпались от яростного лая и выскакивали из постелей, чтобы отогнать хищников факелами.

Задержавшись у загона, чтобы посмотреть, как одна из собак, прижав к земле повизгивающего щенка, вылизывает его, Рис постепенно пришел к мысли, что что-то изменилось. Что-то стало не так. Спокойствие монастыря было нарушено. Он не мог сказать, откуда эта уверенность, но прожил здесь достаточно долго, чтобы почувствовать даже едва уловимые изменения. Монах покинул загон и обошел все постройки: кузницу, пекарню с огромной печью, уборные, хранилища, а затем направился к монастырю.

Монастырь был построен адептами Маджере много столетий назад и лишь за последние годы немного изменился. Он больше напоминал крепость, чем Храм, — двухэтажное здание монахи собственными руками возвели из камня, добытого в ближайшей каменоломне. На верхнем этаже располагались кельи и трапезная, на нижнем — лазарет и кухня. Собственная келья была у каждого монаха; обстановкой этим помещениям служили лишь соломенные матрасы. В каждой келье было окно, которое держали открытым в течение всего года. Ни в кельях, ни в любом другом помещении не было дверей, кроме как на входе в главное здание, и Рис всегда удивлялся, для чего она нужна, если никогда не запирается.

Монахи не боялись ограблений. Даже кендер прошел бы мимо монастыря, пожав плечами, поскольку любой знал, что у адептов Маджере нет подвалов, набитых сокровищами, и едва ли можно найти даже мелкую монетку, поскольку монахам не разрешалось иметь деньги. В монастыре не было ничего, что можно было бы украсть, если только грабитель не волк, вздумавший полакомиться бараниной.

Подойдя к входу, Рис заметил незнакомый фургон. Очевидно, он только что приехал, но лошадей уже распрягали, чтобы увести, дать корма и почистить.

«Плохой знак, — подумал монах. — Значит, чужаки останутся».

Он круто повернулся и направился прочь. Посетители Риса не интересовали. У него не было ни малейшего желания встречаться с ними, ни единой причины думать, будто эти люди имеют к нему какое-то отношение. Но когда Рис начал удаляться, он услышал голос, обращавшийся к нему:

— Брат Рис! Подожди! Тебя зовет Наставник!

Монах заколебался и снова посмотрел на повозку. Два послушника, ведшие лошадей в сарай, проходя мимо, поклонились ему, поскольку Рис был Наставником Боя. Рис поклонился им в ответ. Он и монах, позвавший его, — Наставник-Кастелян — поклонились друг другу одновременно, чтобы подчеркнуть равенство их положений.

— Прибыли посетители, и они хотят видеть тебя, брат, — произнес монах. — Они сейчас с Наставником. Ты должен пойти туда.

Рис понимающе кивнул. У него было много вопросов, но монахи воздерживались от бесполезных слов — все равно он скоро получит ответы, поэтому нет необходимости затевать лишний разговор. Оба монаха снова поклонились друг другу и Рис вошел в монастырь, в то время как Наставник-Кастелян, в чьи обязанности входило следить за всем в монастыре, отправился по своим делам.

Главного адепта Маджере называли просто Наставником. Его келья находилась вдали от остальных, поскольку служила и библиотекой, и классом. Там стояло несколько простых и прочных деревянных столов и скамеек. Вдоль стен располагались полки с книгами и свитками. В комнате пахло кожей, пергаментом, чернилами и маслом, которым монахи пропитали древесину столов для долговечности.

Наставник был самым старшим среди монахов. Ему исполнилось восемьдесят лет, и больше шестидесяти из них он прожил в монастыре, придя сюда шестнадцатилетним юношей. Наставник вел переписку с Пророком Маджере, который являлся главой среди всех монахов Ордена на Ансалоне, хотя видел того лишь однажды — двадцать лет назад, в тот день, когда стал Наставником.

Дважды в год он посылал с одним из монахов письмо, в котором отчитывался о делах монастыря, Пророк же присылал ответ, в котором говорилось, что он получил отчет, — и на этом общение заканчивалось до следующего письма. Два монастыря не принимали и не отправляли друг другу своих монахов, не обменивались новостями. Они были настолько изолированы, что обитатели одного практически не представляли себе, где находится другой. Посыльным было позволено останавливаться в обители, но большинство предпочитали этого не делать, поскольку по выходе в мир — обычно для духовного путешествия — им предписывалось находиться только среди людей.

Адептов Маджере не волновала политика, в войнах или конфликтах они не принимали ничьей стороны, поэтому их часто просили проводить переговоры о перемирии или быть судьями на спорах. Ежегодные доклады Наставника содержали лишь сведения о смертях братьев, количестве неофитов и о тех, кто пошел в мир. Также в письме, обычно кратко, говорилось о том, как погода повлияла на урожаи зерна, и о переменах в реконструкции здания.

Перемены во внешнем мире оказывали настолько незначительное влияние на жизнь в монастыре, что письмо Наставника, датированное 4000 годом до Катаклизма, не особо отличалось от тех, которые нынешний Наставник писал столетиями позже.

Рис вошел в келью и увидел там главу обители в обществе трех людей — пожилого мужчины, женщины примерно того же возраста, которая казалась подавленной и смущенной, и улыбающегося молодого человека, одетого, как жрец Кири-Джолита. Монах замер в дверном проеме, не в силах избавиться от ощущения, что эти люди ему знакомы. Он тихо стоял, ожидая, когда Наставник заметит его.