Восстать из Холодных Углей - Роберт Дж. Хейс

тренировок, сначала осторожно. Это было опасно, и мне приходилось действовать медленно, чтобы не взорвать себя или не сделать что-нибудь похуже, например, взорвать всех остальных. Я смешивала магию внутри, затем высвобождала ее, придавала ей форму. Без наставника, который мог бы вести меня, и без намека на направление, я брела на ощупь, как слепая в лабиринте. Мои первые попытки закончились неудачей, и подтверждением тому были раны. Я чуть не лишилась пальца, когда источникоклинок взорвался в потоке пламени, но мне почти удалось направить огонь наружу, опалив песок так сильно, что он превратился в стекло. С молнией было проще. Странно, но я всегда чувствовала себя наиболее комфортно именно с пиромантией, что-то в пламени притягивало меня и заставляло чувствовать себя как дома. После дугошторма, который я впитала и держала в себе, дугомантия далась мне очень легко. Я была яростью шторма, и шторм был мной. Может быть, именно поэтому. Ярость. Огонь — это не ярость и не озлобленность, это просто огонь. Он поглощает, вот и все. Он медленный и методичный. Пламя, может быть, и непредсказуемо, но не огонь. Его движение можно направлять и контролировать. Молния — другое дело. Это гнев, неистовство и ярость. Ее можно направить, но не контролировать. Она следует своим курсом и поражает в мгновение ока. Я, по природе, злая. Я всегда была злая, но после Сильвы это стало еще хуже. Иногда я срывалась. Я не хотела, просто так получалось. Гнев трудно контролировать. Часто я не осознавала, что он есть, пока он не выплескивался наружу и не причинял вреда. У меня с молнией что-то вроде родства, которое глубже, чем шторм, который я ношу в себе. Я этим не горжусь.

Наконец, я добилась некоторого прогресса. Теперь у меня были более прочные, легкие источникоклинки, наполненные огнем, который мог поджечь металл. Я скопировала щит, который, как я видела, Сильва создала вокруг себя, на самом деле это был скорее пузырь. Наполнив этот щит кинемантией и дугомантией, я сделала его непроницаемым как для физических атак, так и для магических. Я научилась создавать ударную волну энергии, исходящую от меня, что было бы более чем полезно, если бы я когда-нибудь оказалась в окружении. Так много новых возможностей открылось передо мной, когда я узнала, что магия становится более могущественной, когда она используется совместно, когда используются принципы, объединяющие Ранд и Джиннов. Именно отсюда проистекала истинная сила Железного легиона. Знания, позволяющие использовать магию так, как никто другой не осмеливался. Он был настроен на более чем десять различных источников и, вероятно, мог использовать их все одновременно. Неудивительно, что он был таким сильным.

Шли недели, и урон становился все более очевидным. Аэролис и его город могли бы вечно летать по небу, отделенные от остального мира вечностью, но мы не могли. Дикие не могли. Мы все умирали с голоду. Наши припасы закончились, даже несмотря на то, что мы изо всех сил экономили. Все мы похудели, и в некоторые дни мы могли говорить только о голоде. Некоторые люди злятся, когда их одолевает голод. Я не одна из них, но Иштар такая, и у нее хватает ума и языка, чтобы подкреплять свой гнев оскорблениями, которые жалят так же сильно, как удары меча. Однажды она довела Имико до слез, и я набросилась на нее так резко, что, думала, дело дойдет до ударов. Не таких ударов, которые мы наносили друг другу в спаррингах, а настоящих, предназначенные для того, чтобы ранить или даже убить. Мы были друзьями, и более того, она была наставницей. Я уважала Иштар больше, чем когда-либо говорила ей. Но гнев и трудности плохо сочетаются, и мы оба наговорили друг другу таких вещей, о которых я жалею.

Дикие стали отвратительными. В целом, их шерсть никогда не была такой ухоженной и здоровой, как у Иштар, но даже я могла видеть, что она становится тусклой и облезлой. Не раз я натыкалась на одно из этих существ, грызущее собственную ногу, как будто оно было так голодно, что готово было съесть само себя. Я не могла не вспомнить подземелье Про́клятых в разрушенном городе Джиннов. То, что они пребывали в своего рода зимней спячке, пока не появились мы, и то, что они были готовы наброситься друг на друга, пожирая мертвых и раненых. Насколько отличными были Дикие, на самом деле? Неужели они уже пожирают друг друга в глубинах До'шана? Там не могло быть ничего другого, что можно было бы съесть. Даже Тамура с трудом находил крыс, которых можно было бы поймать.

Голод — ужасная вещь. Ноющая боль внутри, при которой кажется, что что-то неестественно скручивается. Голод затуманивает рассудок и делает все резким и нечетким одновременно. Это приводит к тому, что нервы вот-вот лопнут, а кожа становится желтоватой, впалой, восковой. Возможно, я никогда не была самой тщеславной женщиной в мире, но я прекрасно понимала, что впалые щеки только еще больше подчеркивают мой шрам, и из-за этого я выгляжу хуже, чем гуль.

Аэролис, казалось, либо не хотел, либо был не в состоянии исправить ситуацию, поэтому я взяла это на себя. Нам нужен был способ выбраться на поверхность. Нам нужно было дать возможность Диким охотиться, торговать и собирать дрова для костров. Нам нужен был флаер, но у нас не было материалов для его изготовления. Я не сомневалась, что Аэролис сможет запустить двигатель, и что у него есть Источники кинемантии для приведения его в действие, но единственное, чего у нас было в избытке, — это камень, и никакое количество жужжащих шестеренок и пропеллеров не могло заставить камень летать. Какая бы магия ни была способна на такое, похоже, мы не могли ее использовать сейчас, когда остался только один Джинн.

Когда я подошла к краю горы, я сделала это с намерением найти решение. У меня была магия и желание использовать ее, что, я была уверена, чего-то да стоило. До'шан был над землей, широкие просторы полей, зеленые леса, которые с такой высоты казались маленькими, горные хребты, которые вырастали из ничего и достигали неба. И я поняла, что узнаю эту землю. Мы были над Ишей. Вдалеке я разглядела Лес Десяти, а за ним горный хребет Атаре. Мы были недалеко от Ямы. В моей голове созрел план. Сссеракис возражал против этого плана. Яростно.

— Аэролис! — Я снова стояла у подножия башни, и мой крик эхом разносился по всей ее длине. Я не была