Председатель Гаражного Кооператива - Яр Красногоров

выживальщик грустно рассмеялся. — Я знал, что будет такая реакция! — он бросил короткий взгляд на девчонок, что сидели сейчас возле радиостанции, словно они смогли бы послушать наш разговор. — Я знаю, дурацкая просьба, но можно ли этот курьезный момент замять?

Я нахмурился:

— Что ты имеешь ввиду⁈ — я протянул ему кружки для того, чтобы он поставил их в кофеварку.

Выживальщик кивнул и установив их на место, включил аппарат. Когда кофемашина зажужжала, перемалывая зерна, он наклонился ко мне и быстро произнёс:

— Я понимаю, что занимаюсь полезным делом, но на всякий случай не хочу распространяться об метода, какими приходится добывать знания.

Нахмурившись, я фыркнул:

— Вообще не парься на этот счёт. Если кто-то посмеет сказать лишнего, то тут же получит моё личное осуждение. Главное это получить как можно больше знаний, сохраняя при этом технику безопасности! — я поднял палец, подчеркивая последние слова.

Вольдемар грустно растянулся в улыбке и ударив кулаком в грудь, направился к выходу.

Я же записал на листке все те наблюдения, что удалось выяснить из экспериментов с бешенными. Сперва мне захотелось посидеть и подумать чего ещё такого можно придумать с упыренышами, но вовремя себя остановил, справедливо решив, что этот вопрос лучше делегировать. Тем более, что с выживальщиком сейчас работают и пара девчонок с медицинского. Так что им куда виднее какие эксперименты проводить над зомби. Мне всё равно не получится быть везде.

Убрав записки с миллиметровки, я опустил глаза на свой чертёж:

— Лучше сосредоточиться на том, что у меня получается лучше остальных! — моя рука с карандашом продолжила схематично набрасывать систему шлангов высокого давления по периметру стен для будущих турелей.

13.11 ночь.

Мастерская гудит, как улей, но я слышу только рокот своего дыхания под маской. Передо мной не просто стальной остов — это скелет автомата, который совсем скоро оживет, повернёт ствол в гущу теней и станет щитом между жизнью и смертью. Каркас турели изгибается, словно хищник, замерший перед прыжком: здесь шарниры для молниеносного поворота, там пазы для сенсоров, что будут видеть сквозь мрак. Мои перчатки скользят по холодной стали, отмечая точки, где сварка сольёт её в монолит.

Щелчок пьезы — и мир сужается в точку до голубого ада. Дуга вгрызается в металл, выжигая линию будущей мощи. Я веду пламя вдоль оси вращения, туда, где позже встанет компрессор. Сталь плавится, капля за каплей, как слезы титана, что будет обязан вечно держать на своих плечах безопасность хрупкого мира внутри Цитадели.

Искры отскакивают от защитного стекла, рисуя на нём звёздный дождь — будто сама турель уже палит вхолостую, проверяя мою личную выдержку. Лёгкий сквозняк толкает раскаленные частицы металла мне на обнажённые плечи, но я не обращаю на это никакого внимания, ибо они мигом тухнут в поту.

Здесь нельзя дрогнуть. Швы должны быть не просто прочными — они обязаны исчезнуть, стать частью плоти механизма, чтобы не мешать ему вращаться со скоростью мысли. Я вдавливаю электрод глубже, заставляя металл течь в стык, как клей, скрепляющий надежды людей на безопасность за стенами, что они будут охранять.

Вон там, где крепится платформа для подачи подшипников, сталь кряхтит, выпуская дымчатые кольца, но я знаю её слабости. Добавляю присадку — порошок блестит, как морской песок в солнечный день и трещина послушно затягивается.

Искры жгут мой потрепанный комбинезон, оставляя узоры, похожие на схемы микропроцессоров. Я с наслаждением вдыхаю горький воздух, что сулит несчастья всем, кто посмеет пробраться через будущих стражей, которым не нужен отдых или сон. В свете нескольких фонарей множество моих теней на стенах превращаются в конвейерную ленту роботов: их «руки» повторяют движения, будто я свариваю не один каркас, а целую армию стальных защитников.

Внезапно дуга гаснет. Тишина ещё не успевает обрушиться, но я уже, вместе с варочной маской, срываю и маску творца, чтобы за один вдох стать тем, кто способен оценить его работу и как следует рассмотреть шов.

Он идеален — гладкий, как цифровой алгоритм, без единой зазубрины. Каркас турели теперь похож на экзоскелет древнего бога, готовый принять в себя мышцы из сервоприводов, жилы из шлангов и вены из проводов. Я кладу руку на раскалённый металл, и сквозь перчатку уже чувствую его медленный пульс: завтра здесь появятся глаза камеры, встроятся гироскопы, и он научится убивать по координатам.

Но сегодня это только я и огонь. Только танец, где каждый шаг — баланс между разрушением и созиданием. Собирая турель, я не просто варю сталь. Я леплю будущую судьбу Цитадели из искр, зная, что однажды этот каркас станет настоящим щитом — и чья-то жизнь будет спасена под рокот её компрессоров.

На верстаке, среди чертежей с цифровыми метками, бросает блики остывающий каркас турели. Завтра её покрасят в цвет ночи, и совсем скоро она станет новым стражем на стене. Но сейчас, под светом фонарей, сверкая обнажённым металлом, она напоминает мне, что лишь в адском пламени нависшей опасности рождаются ангелы-хранители. Только из стали. Только без крыльев.

13.11 обед.

Я проснулся от звуков возни снаружи. Приподнявшись на локте, увидел, что меня заботливо накрыли одеялом, когда я уснул в кресле. Повернув шею почувствовал, как подложенная под голову подушка скатилась вниз.

«Видимо Николь позаботилась таким образом о моём сне, раз не смогла перетащить меня на диван». — подумал я, протирая заспанные глаза.

Всё тело болит от бессонной ночи, но эта мелочь меркнет по сравнению с тем, шедевром из стали, что сейчас бездвижно лежал на верстаке. Неотрывно глядя на это произведение искусства, я встал с места и тут же упал вниз, совершенно забыв о том, что у меня нет ног.

Рассмеявшись над собой, я вернулся обратно в кресло и уже на нём подъехал к верстаку. Холодный корпус турели покрылся лёгким слоем осевшей за ночь пыли. Я закрыл глаза и осторожно провёл пальцем по идеальному шву, словно читая книгу для слепых.

Улыбнувшись от наполнившей меня гордости, я направился к умывальнику, чтобы провести все утренние процедуры.

Меж тем, звуки за дверью нарастали. Я практически различал голоса говоривших, но отчётливо услышал лишь голос Николь.

Спокойно умывшись, я впервые посмотрел на собственное отражение в зеркале. Щетина на лице плавно превращалась в бороду. Я решил побриться, вспомнив как у меня чесалось лицо, когда в костюме стало слишком жарко, а почесаться не было никакой возможности.

Дверь в мастерскую распахнулась, когда я сбрил половину растительности на лице. Гомон с улицы на краткий