Темная сторона российской провинции - Мария Артемьева

Высокая фигура немца сутулилась совсем близко от входа в палатку.

В слабом свете электрического фонарика Рита увидела лихорадочно блестящие глаза, изможденное рыжее лицо, густо заросшее волосами. В руках незнакомца что-то поблескивало. «Нож!» — ахнула про себя Рита.

Но мужчины общались спокойно, почти доброжелательно. Песков говорил без акцента и, видимо, не вызывал подозрений у собеседника.

— Sind Sie sicher?

— Absolut.

— In Ordnung. Dann kann ich schlafen gehen?

— Ja, Sie sind frei. Gehen Sie, Leutnant.

— Na, endlich, endlich…[27]

Немец вздохнул. Рыжее лицо его распустилось в счастливой улыбке. Он убрал нож в чехол на поясе, снял с кудлатой головы пилотку и вытер ею мокрое от дождя лицо.

Постоял, покачиваясь и улыбаясь, потом развернулся и двинулся вверх по тропе в сторону перевала.

Петрович, напряженный и злой, шепнул Рите:

— Разбуди всех, спускайтесь вниз, на базу. Прямо сейчас.

— А вы?! — Рита вцепилась в рукав инструктора.

— Я за ним. Расскажи Горохову, как все было. И чтоб не вздумали меня искать! Никто из вас, желторотых… Вы не представляете, что это такое — натренированные рефлексы убийцы, горного стрелка… Передай им — я сам. Поняла?

Когда Рита кивнула, Песков скользнул в темноту вслед за удаляющимся чужаком, двигаясь по-звериному ловко и бесшумно.

* * *

Услышав дикий рассказ Риты, все взбудоражились. Быстро собрались и в наступающем сером свете утра вернулись в лагерь. Начальник, как и следовало ожидать, прямых указаний Пескова слушать не стал: вызвал наверх подмогу в виде местной милиции. Участковый из ближайшего поселка поделился сведениями: оказывается, окрестные жители уже не раз жаловались, что на их пастбищах пропадают овцы, а во дворах — мелкая домашняя живность. На все эти пропажи до сих пор не обращали внимания, списывая на диких зверей.

— Но ведь дикий зверь не станет воровать веревки, одежду и хлеб, — усмехаясь, сказал милиционер. — Мы уже начали кой-кого подозревать…

— Откуда он тут взялся?! — недоумевал начальник лагеря. Он был больше всех рассержен появлением опасного чужака: все спортивные графики полетели к чертям из-за возникшей проблемы.

— Люди говорят, он контуженый. Умом тронулся. Для него война до сих пор не кончилась, — сказал участковый.

— Для Петровича, значит, тоже.

Старший лейтенант Песков, уволенный в запас из войск 3-го горнострелкового корпуса, потратил двое суток, чтобы выследить место, где прятался фашистский недобиток.

Укромную пещеру обложили со всех сторон вооруженные милиционеры и местные охотники.

Лейтенанту фон Вальцу предложили сдаться, объяснив по-немецки, что война окончилась 30 лет назад, и нет никаких причин солдату бывшего вермахта прятаться среди пустых и холодных скал.

Но немец не смог или не захотел принять правду. Разъярившись, он выскочил из своего укрытия и бросился с ножом на того, кто оказался ближе к нему, — молоденького парня-пастуха с отцовской берданкой в руках.

Убийцу остановила пуля, с близкого расстояния развалившая немцу черепную коробку.

Но стрелял не пастух — мальчишка растерялся и не успел даже поднять свое оружие. Стрелял инструктор Песков из наградного пистолета.

Когда немец упал, залитый кровью, все присутствовавшие замерли, охваченные сложной мешаниной чувств, среди которых были и ужас, и жалость, и отвращение. Никто не решался подойти к трупу.

Кроме Петровича. Хмурый, с потемневшим недовольным лицом, он приблизился к мертвому телу и с горечью произнес:

— Зря вы сюда пришли.

Подняв пилотку, свалившуюся с головы обер-лейтенанта, он встряхнул ее, разгладил руками вышитый значок с левой стороны: белый шестилепестковый игольчатый цветок с золотистыми тычинками.

— Эдельвейс. Ну, этот последний.

* * *

С тех пор историю последнего эдельвейса рассказывают всем горным туристам и альпинистам на Кавказе. Особенно впечатляет, если услышать ее приходится ночью, когда к шепоту и перестуку дождя по крыше палатки примешиваются еще какие-нибудь звуки — незнакомые, ни на что не похожие, чужие.

В горах таких много.