Золотая чаша Колоксая - Татьяна Мирная

Вечерело. В Долине туманов разгорались погребальные костры. Убитых гаравайцев сложили всех вместе и подожгли. Для тарсов и маг’ярцев сделали отдельные крады.

Волин простился со своими погибшими товарищами и подошёл к телу Камена. Столько всего было на душе старого дружинника, а слова не шли. Мужчина стоял и смотрел на спокойное лицо воина. Казалось, маг’ярец спит. Кашляни — и он тут же откроет глаза. В паре шагов от крады замер мрачный Честимир. Дядька стал рядом с молодым человеком:

— Тебе повезло с наставником, княжич.

Честимир горько усмехнулся, поднимая лицо к небу:

— Ты даже не представляешь как!

Они молча наблюдали, как вернувшиеся девушки кладут цветы к телам убитых. Яронега задержалась возле крады старой няньки. Волин видел, что она не просто гладит умершую, а что-то чертит на её лбу. А потом отвлёкся, сбился с мысли, услышав, как запела альвийка. Низкий, глубокий голос вместе с дымом слался над землёй, проникая под кожу, впитываясь в память навсегда. Честимир удивлённо глянул на тарского дядьку:

— Что она поёт?

Волин покачал головой.

— Я не знаю синдарин.

— Это песнь скорби, — откликнулся Усыня, стоявший неподалёку. — Её поют альвы своим погибшим воинам. В знак уважения к павшим…

Радомир, будучи единственным, пусть и недоученным, волхвом, провёл поминальный обряд. Исцеляющее заклинание Нимфириель подействовало, и рана затянулась. Володарович смог встать на ноги, но ещё опирался на кий, вырезанный в лесу. Альвийка то и дело поглядывала на белеющий сквозь рубаху бинт, волновалась за тарса. Но он справился. Одним за другим вспыхивали погребальные костры, унося души погибших в Навь по дороге, которую указывало заходящее солнце.

Спустя пару часов маг’ярский отряд и уцелевшие тарсы покинули долину. Уже наступила ночь, но Честимир уверенно вёл своих людей, в душе ещё переживая случившееся. Кровь до сих пор бурлила в жилах. Попадись ему сейчас какой-нибудь гараваец — разорвал бы голыми руками. Вокруг было темно. Луна спряталась за густыми облаками, налетевшими с запада. Дорогу освещали факелами. Ехали медленно, жалея раненых и измученную княжну.

Честимир в очередной раз обернулся: Волин о чём-то шептался с бледным как полотно колдуном. Володарович укрылся плащом, но княжич догадался: тарс держится за раненый бок. Усыня что-то увлечённо объяснял альвийке. Обеспокоенный взгляд замер на тоненькой фигурке невесты. Яронега держалась из последних сил, но не призналась бы в этом даже под страхом пытки. Зато это поняли видуны. Усыня и Нимфириель пристроились с двух сторон от тарсиянки, готовые в любой момент прийти на помощь. Молодой мужчина отвернулся, вглядываясь в темень, где скрывалась дорога. Вскоре заметил рядом тарского дядьку, догадался, что волнует старого, раненого дружинника.

— За тем холмом будет наш охотничий домик. Переночуем там.

— Значит, ты ждал нас не в Лузинце? — догадался Волин.

Честимир покачал головой и пояснил:

— Лузинец в десяти вёрстах отсюда. Эта усадьба ближе к границе.

Тарский дядька понятливо кивнул. Домик был предназначен для князя и его гостей, решивших поохотиться в богатых зверем лесах. По молодости князь Светигой часто бывал здесь, потом государственные дела не позволяли надолго отлучаться из столицы. А молодой княжич не особо увлекался охотой. В свете факелов удалось разглядеть небольшое одноэтажное здание, сложенное из гладких брёвен, обнесенное вокруг высоким частоколом. Слуги встретили поздних гостей, провели к дому, но заходить внутрь никто не стал. По законам предков после смертоубийства, даже своих врагов, не то что в дом, в селение заходить запрещалось. Ближайшие три ночи воинам предстояло провести на улице. В целях безопасности решили ночевать во дворе под защитой высокой ограды.

Скромная тризна была приготовлена под ночным небом. Впервые встретившиеся тарсы и Честимировичи стояли бок о бок, вспоминая тех, кто навсегда остался в Долине туманов. Традиции требовали помянуть погибших: все выпили вина, даже альвийка сделала исключение. Постепенно завязались разговоры, дружинники обсуждали недавнюю битву, рассказывали самые яркие моменты, делились своими впечатлениями. Рядом с Нимфириель сидел Усыня, тихонько расспрашивая о чародее. Видун не отходил ни на шаг с момента отъезда с поля боя. Светловолосый, синеглазый, как все коренные маг’ярцы, Усыня дотошно выпытывал у девушки об особенностях их дара, в частности, о мысленном обмене проклятиями. В отличие от Нимфириель, парню повезло: его чародей только «смотрел» и не пытался убить.

— …Головные боли? А посильнее заклятия не было?

Видунья глянула на него:

— Например?

— Ну-у, чтоб у чародея… мозги сварились?!

Альвийка точно знала, что маг’ярский видун не шутит, поэтому чуть замешкалась с ответом.

— Усыня, такого проклятия нет.

— А чтоб у него мозги через уши полезли?

Девушка снова отрицательно покачала головой. Радомиру, который полулежал напротив, невольно приходилось всё это слушать. Он нервно хохотнул:

— Ну вас! У меня без заклинаний скоро голова лопнет.

Усыня оживился:

— А…