«По полю танки грохотали…». «Попаданцы» против «Тигров» - Сергей Константинов

Дымя выхлопом, КВ пополз в сторону третьего капонира. Вовремя, поскольку вокруг покинутой позиции встало сразу несколько дымных кустов – дожидавшиеся нас немецкие артиллеристы все-таки нащупали позицию. Ладно, будем считать «единичку» потерянной… Грохот наших пулеметов тоже стих – как и было оговорено заранее, ребята так же меняли позиции. «Поскорее, мужики, – мысленно воззвала я. – Мы-то хоть под броней сидим…» С третьей позиции успели выстрелить всего раз, не шибко успешно, хотя паники это и добавило, после чего немцы, наконец, отступили. Стрелять вслед, равно как и пытаться накрыть навесным огнем укрывшуюся за холмом артбатарею, я не стала. Выстрелов оставалось всего двадцать пять, а сделать нам предстояло еще о-го-го сколько… Ведь то, что мы уже сделали, это, по сути, так, легкая, в десяток снарядов, разминка. А основные силы пока на подходе… увы…

Впрочем до вечера немцы нас больше не беспокоили, лишь изредка выпуская пару снарядов в качестве тревожащего огня. Как бы то ни было, мы спокойно поужинали и, выставив охранение (патрулировать пришлось с пулеметом, поскольку из другого оружия в танке нашлись лишь гранаты, мой ТТ и сигнальный пистолет), по очереди поспали. Ночь прошла спокойно – с наступлением темноты фрицы перестали тратить снаряды, резонно рассудив, что толку от этого никакого. Да и вообще, как я вычитала в какой-то книжке там, в будущем: «немец пока еще правильный, ночью не воюет». А может, и не в книжке, не помню, если честно. В фильме, что ли, или вовсе на каком-то форуме в Интернете?.. В следующий миг я уже спала, даже не успев додумать сию глубокую мысль до конца…

Проснулись затемно: что-то мне подсказывало, что и немцы особо долго спать не станут. Отправив пулеметчиков в окопы, заняли места в танке, заранее зарядив орудие. Что бы я сделала на месте немцев, уверенных, что путь им перекрыла гаубичная батарея или несколько тяжелых танков? Да, наверное, попыталась бы подобраться под утро, как минимум для разведки, как максимум – чтобы захватить или уничтожить вражескую технику. Там, в нашей истории, гитлеровские саперы даже сумели ночью заминировать танк, но лишь незначительно повредили гусеницы. Да и то только после того, как батарея противотанковых пушек ничего не смогла сделать с грозной машиной. А как они поступят здесь? Ведь вчерашний разгром уже не такой, какой был у нас, и ход истории мог, пусть и крайне незначительно, но измениться…

Когда в нечеткой предутренней полутьме показались первые жмущиеся к земле тени, я поняла, что не ошиблась. Немцев оказалось не так и много, примерно, с отделение, вот только… я-то их видела с высоты командирского сиденья, а наши пулеметчики вполне могли прохлопать. Что ж делать-то? Может, пальнуть из пистолета? Или выстрелить в их сторону сигнальной ракетой? Нет, шуметь нельзя, и я пихаю помощника заряжающего в бок:

– Немцы идут, а наши-то их не видят. Давай ноги в руки, и тихонечко…

– Понял, командир, сделаем. Пистолет дашь?

– Да зачем он тебе? В бой не вступать, это приказ, просто предупреди наших – и мигом обратно. Мы тут вдвоем не справимся, если вдруг начнется. Ясно?

– Есть, – кисло отрапортовал боец, отводя явно разочарованный взгляд от кобуры на моей портупее.

– Давай, не тормози, – отвалив верхний люк, я высунулась из башни. Напоенный запахом отдохнувших за ночь от дневной жары летних трав прохладный ветерок приятно освежал лицо. Не знают тут пока «не тормози», но боец ничего не переспросил – то ли догадался, то ли, наоборот, не расслышал.

Подумав, я все-таки вытащила ТТ и взвела тугой курок. Мало ли… Было тихо, лишь едва слышно шелестели успевшие подсохнуть листья на маскирующих громаду танка ветках. И вдруг тишину раннего июньского утра разорвала оглушительная пулеметная очередь, и следом – вторая, с правого фланга нашей импровизированной линии обороны. То ли заряжающий успел предупредить ребят, то ли сами фрицев заметили. Впрочем, разницы нет. Все, понеслось…

…Мы снова стреляем, переползая с позиции на позицию. Снаряд-заряд-выстрел, снаряд-заряд-выстрел. И так… нет, не до бесконечности, а до последнего снаряда в боеукладке. А снарядов все меньше. Правда, и искореженных, охваченных пламенем остовов машин и танков на дороге все больше. И тех, кто пытается идти в обход, однако так и остается в болотистой почве, погрузившись в нее по надгусеничные полки или вовсе по самую башню. Этих я не трогаю, берегу снаряды. Сами не выберутся – уже хорошо. Стреляем только по тем, кто все еще пытается прорваться по дороге – и хорошо стреляем, практически ни одного промаха. Кстати, та самая, из моего прошлого, батарея имела место быть. Именно так, в прошедшем времени. Два снаряда раскидали подтянутые под покровом темноты пушечки вместе с обслугой, да так, что любо-дорого посмотреть. Да и зенитку мы вовремя заприметили, дав ей время на оборудование позиции. А после превратили в груду искореженных тротилом обломков, хоть и жалко было тратить снаряд. Ну, жалко не жалко, а пришлось, поскольку с семисот метров она вполне могла нас спалить, если бы попала, конечно…

…Смешно. Кто бы мне сказал еще пару дней назад, что можно настолько пренебрегать собственной гигиеной. Хорошо, что я все же не попала в реципиента-женщину: мне тут только месячных, простите за пикантные подробности, не хватало, блин.

В туалет почти не ходим – жидкость выводится с потом, поскольку в боевом отделении под сорок градусов, если не больше. А, гм-гм, «по-большому»? Наверное, просто нечем, ели последний раз вчера… Ну, а насчет умыться? Так об этом и вовсе не думаем. Нет, время-то можно отыскать, передышки в бою бывают, но вот чем? Воду и нехитрый харч нам пару раз приносили местные мальчишки, но мысль тратить ее на умывание кажется не просто кощунственной, а идиотской. Пороховая гарь, кажется, въелась в пропотевшую, покрытую кристалликами соли кожу навечно. Прокоптились мы что надо. На всю, как говорится, оставшуюся жизнь. Скорее б ночь, как же неимоверно, нечеловечески хочется спать…

…Не знаю, о чем там думает херр оберст Раус, а я думаю о наших последних пяти снарядах. И еще о том, что крайний – научилась уже не использовать слово «последний» – авианалет не достиг цели только чудом. Мы-то пережидали налет «Юнкерсов» в щелях, а вот танку досталось. Близким взрывом сорвало-таки гусеницу и напрочь смело всю маскировку. И как только идущий следом «лаптежник» не заметил коробку танка на выгоревшей земле – уму непостижимо. Впрочем, если б заметил, воевать нам больше было бы просто нечем и не на чем. Зато с ремонтом провозились почти полтора часа, пока наши ребята отсекали немецких пехотинцев пулеметным огнем. Хм, смешно, мне отчего-то казалось, что три с лишним тысячи патронов к ДТ – безумно много, и нам ни за что их не успеть спалить. А вот сейчас доложили, что осталось по одному полному диску на пулемет. Да и пулеметы устали, начинают плеваться пулями уже на третьей очереди…

…Третьи сутки, между прочим! Не в том смысле, что начались третьи сутки, а в том, что мы продержались ТРИ дня! Снова вечер. Эта ночь, по-любому, последняя. В танке осталось два выстрела, к пулеметам – вовсе ни одного патрона. Прикинув, приказываю разделить между экипажем остатки пайков (нас осталось всего четверо, двоих вчера прикопали в нами же отрытом окопчике) и поесть. С наступлением темноты на последних каплях горючего вползаем на пригорок, впервые являя немецким взорам – наверняка ж наблюдают, суки! – наш танк во всей красе. И делаем последний выстрел. Неприцельный, просто «в направлении противника». Еще один снаряд я приказываю использовать для уничтожения танка, благо гранат целая сумка. Что б ни случилось, я «Ворошилова» им не отдам. Минирую танк сама, припоминая, что знал об этом мой реципиент, что рассказывал Виктор, и что я успела почерпнуть из Интернета. Взрыв меня, кстати, не впечатлил – сначала глухо ухнуло внутри танка, затем из сорванных ударной волной люков полыхнуло короткое пламя, а вот затем… ничего не произошло. И лишь мгновением спустя здоровенная угловатая башня вдруг покосилась, нелепо задрав вверх ствол пушки.