Аэропланы над Мукденом - Анатолий Матвиенко

Увидев знакомые очертания, Можайский приблизился к модели собственного снаряда. Вот и военная тайна — любой интересующийся штатский может узнать практически все про будущий армейский аппарат.

Сдвинув на столе кучку барахла, отставной моряк водрузил туда саквояж.

— Благодарствую. Среди французских публикаций я нашел замечательно остроумные идеи.

— А как у вас с английским, Александр Федорович?

— Хуже. В британских портах мог изъясниться, не более.

— Это поправимо. Могу перевести самые интересные заметки. А по-немецки, увы, и я — нихт ферштейн. Но, судя по картинкам, германцы не додумались, ни до чего оригинального. Прошу осмотреться, я на минуту — проявить фотопластинку.

К моменту, как Петр вынырнул из глубин своего царства, вытирая руки пятнистой от реактивов ветошью, прошло гораздо больше минуты, чай давно остыл, однако контр-адмирал потерял счет времени и продолжал разглядывать собранные здесь богатства. Чтение вырезок из саквояжа и коллекция новоявленного коллеги убедили его — он отстал от жизни. За долгие годы работы над снарядом он лишь вскользь просматривал сообщения о попытках других конструкторов, вычленяя главное — на моторном аппарате тяжелее воздуха покуда никто не полетел. Самохвалов начал с того, чему Можайский посвятил несколько месяцев в середине далеких семидесятых — с изучения и обобщения достижений и ошибок предшественников. Что же, и ему возвращаться назад, к исходной точке? Поздно.

Усевшись за обширный письменный стол и сложив руки на стопке кожаных папок — свободного пространства на столешнице не наблюдалось, — хозяин кабинета продолжил, будто прервался секунду назад:

— Французы и англичане наэкспериментировались вплоть до доказательства следующих фактов. Во-первых, пилотируемый полет на аппарате тяжелее воздуха возможен. Во-вторых, аппарат должен иметь неподвижное крыло или несколько друг над другом для создания подъемной силы — всякие махолеты или, по-французски, орнитоперы слишком сложны для передачи усилия от двигателя. В-третьих, механический двигатель с малыми крылышками на валу наподобие архимедова винта дает достаточное горизонтальное усилие для движения аппарата и набора скорости, при котором подъемная сила крыла оторвет его от земли.

— Так точно. Это было известно еще к 1880 году, когда я проектировал снаряд.

— С тех пор испытатели продвинулись в изучении полета птиц. Я тоже, как видите, усердствовал немало, о своих выводах расскажу позднее.

— Петр Андреич, поверьте, в наблюдении за птицами, особенно морскими, я также провел немало часов. Человек взлетел на воздушном шаре — такого не было в природе, оснастил корабли паровыми машинами: все его успехи от придумки нового, чего Бог до нас не сотворил.

— Искренне согласен, коллега. Иначе я бы тоже ломал голову над машущей конструкцией. Но парящая птица подчиняется тем, же воздушным законам, что и рукотворный аппарат с неподвижным крылом. Птицы да летучие мыши — пока наши единственные учителя. Кстати, о мышах. Они летают гораздо хуже и не способны к планирующему полету. Насекомые и птичья мелочь — тоже. Почему? Крупные пернатые хранят секрет, который нам с вами предстоит раскрыть. Итак, Александр Федорович, вы со мной?

— Не знаю, молодой человек. Полагаю, мы и дальше сможем обмениваться идеями, но каждый будет строить свой аппарат.

— Кстати, давайте проведаем ваш снаряд. Если можно, конечно. Он по-прежнему в Красном Селе?

— Так точно.

— Скажем, завтра, часов в девять я приготовлю экипаж.

На этом контр-адмирал откланялся. Он был готов еще и еще рассматривать Петины фотографии, подшивки и альбомы, но чувствовал себя нахлебником, не способным дать что-то взамен водопада информации. Суровая, справедливая и гордая натура старого военного несовместима с иждивенчеством. Таков один из парадоксов знаменитой и непостижимой русской души. Выпрашивая и растрачивая казенные средства безо всякого позитивного результата для Отечества, Можайский не считал себя паразитом. А что-нибудь безвозмездно забрать у частного лица не позволительно с позиций дворянской чести. Хотя дворянин — лицо служивое именно по отношению к государю и казне. These mysterious Russians...

Всю долгую дорогу до приюта воздухолетательного снаряда Петр, запахнувшись полостью, спасавшей путников от холода в открытом ветрам кабриолете, разглагольствовал на тему птичьего полета.

— Птичье крыло создает удивительную подъемную силу даже при малой скорости набегающего потока. И, кстати, небольшом сопротивлении потоку, иначе она не могла бы столь успешно двигать вперед. Этот секрет я хочу вырвать путем длительных экспериментов над разными профилями крыльев. Меня другое волнует, как они умудряются лихо управлять парением? Тут — просто ума не приложу.

— Хвостом управляют, какой уж секрет.

— Я и раньше так думал, и многие европейские авторы статей — тоже. Но не вяжется это со снимками голубей.

— Петр Андреевич, у вас голубиные снимки мазаные.

— Так-то оно так. Перьев на крыле не видно. Но положение отчетливо понятно. И вот что я выяснил. Когда голубь в вираж входит, линия хвоста остается примерно параллельной линии крыльев. И вправо-влево сизарь хвостом не машет. Понимаете? Перья хвоста работают у него только как руль высоты. Если, конечно, нечеткие фото я правильно истолковал.

— Пожалуй. Птица им наклон вперед и назад регулирует. У нас на флоте это называется дифферент корпуса судна.

— Для летательных аппаратов французы слово специальное придумали — тангаж. Но меня больше поворот и бортовой крен волнуют. Тут с флотом вообще все по-разному. Кораблю пристало на ровном киле стоять, любой крен во вред.

— Почему же? Парусник всегда на подветренную сторону кренится. Лишь бы угол оставался в пределах допуска.

— Но вы же на флоте с креном боретесь. Балласт увеличиваете, целую теорию о метацентрической высоте выдумали. Никакой капитан в здравом уме специально корпус не накренит. Разве что от ракушек очистить. И рыбы в пруду так же плавают, я сам наблюдал. Поворот проходит только в горизонтальной плоскости, взмахом хвоста, а у корабля — поворотом руля, он точь-в-точь как рыбий плавник, но огромный. Отвлекся, простите, сейчас к птицам вернусь. Так вот, они поворачивают с закладкой виража, кренятся внутрь поворота и летят как по внутренней поверхности огромной воронки. И, знаете, что самое поразительное? Они входят в крен с легким движением крыльев. Не взмахом, а так — чуть шевельнул сизарь рукой, она уже выше, вторая ниже, и давай круги нарезать. А вот что именно он делает — подымает, нагибает или перекручивает крыло, не могу понять, сколько бы хлеба и фотопластинок не извел. Понятно, что нашему аппарату вертикальный руль направления не понадобится, максимум — аналог спинного плавника рыб для курсовой устойчивости. Достаточно руля высоты и руля крена. Хочешь повернуть налево — наклони аэроплан влево и подними хвостовое оперение, потом выровняй машину. Вы у птиц вертикальный хвост видели?