Приют изгоев - Инна Кублицкая

— Мы в троюродном родстве, — с улыбкой сказал Сегин, умело ведя ее. — И разве вам не хотелось потанцевать?

— Не очень, — призналась Эйли. — То есть, конечно, да, но я боюсь перепутать фигуры. Я еще плохо умею танцевать.

— По крайней мере вы не наступаете на ноги, — ободрил Сегин.

— О, я стараюсь! — Эйли ответно улыбнулась.

Сегин сказал, что она двигается получше иной дебютантки и ничуть не покривил при этом душой; но на всякий случай он был внимателен к музыке и шепотом подсказывал Эйли фигуры..

— А почему Сабик не танцует? — спросила Эйли. — Ему нельзя, потому что ее величество попросила его быть ее кавалером на этом балу?

Сегин кивнул:

— И поэтому тоже… Но он обычно не танцует с незамужними дамами. Он уже помолвлен с дочерью одного северного князя и должен скоро жениться.

— А мне он не говорил ни о какой девушке с Севера, — наивно удивилась Эйли.

— Он ее никогда не видел, — объяснил Сегин. — Но ее отец очень знатный и богатый человек и обладает большим влиянием на Севере, а Сабику нужна поддержка. Он очень уязвим.

— Вот как… — печально произнесла Эйли и едва не сбилась с шага.

Сегин поддержал ее и сменил тему:

— Эту диадему вы привезли из-за Края Земли?

— Что? Нет. Мне ее вчера подарил Сабик.

— Никогда не видел ничего подобного, — как бы между прочим заметил Сегин. — Что это за металл?

— Это киммерий, — ответила Эйли, — его привозят из Ар-и-Дифа.

— И вам не про… не страшно к нему прикасаться?.. Ар-и-Диф… Его называют еще Жуткой Пустыней.

— Почему? У нас в Таласе многие вещи привозят из Ар-и Дифа.

— Странное, должно быть, место этот ваш Талас…

— У нас лучше, чем здесь, — убежденно сказала Эйли. Сегин усмехнулся.

— Ваши серьги так ярко сверкают от этой люстры, — сказал он, снова меняя тему.

— Представляете, — охотно ответила Эйли, — Сабик сначала хотел, чтобы ювелир огранил камни под бриллиант.

— Молоденьким девушкам неприлично носить бриллианты, — наставительно сказал Сегин.

— Да. — Эйли согласно кивнула. — Даже если они не из алмаза, а из горного хрусталя. Впрочем, мне бриллианты не очень нравятся…

— Теперь, прошу вас, реверанс на прощание и танец кончился, — шепотом подсказал Сегин. И добавил вполне искренне: — Благодарю вас, княжна, за доставленное удовольствие.

Эйли улыбнулась и выполнила положенное.

Проводив Эйли до возвышения, где сидела Императрица, и поблагодарив Ее и Сабика, Сегин вернулся к матери. Морайя была бледна от злости и растерянности.

— А ну-ка признавайся, мой сын, что ты сделал с Младшим Арканом? — потребовала она с ходу.

— С чем? — не понял Сегин.

— Я подарила тебе волшебный камень, — накаленным голосом сказала она. — Где он?

Сегин вспомнил.

— А! — Его лицо приняло виноватое выражение. — Боюсь, я его потерял, матушка.

— Так-то ты относишься к моим подаркам! — с укором произнесла Морайя.

Но в ее голосе не было горечи.

Младший Аркан исполнил свое предназначение. Он нашел девушку, предназначенную ее сыну судьбой.

Но сын уже был женат — а девушка оказалась сопливой девчонкой из-за Края Земли.

После двух недель отупляющей жары с востока пришла огромная черная туча и вместе с долгожданным дождем щедро насыпала града. После подсчета убытков староста большого товьяр-ского села Лайды пошел к хозяину поместья.

Именно поэтому двигаться с места совсем не хотелось. Поэтому Абраксас разрешил себе посидеть лишние полчаса, созерцая горы зеленого лука и пирамиды разноцветных сыров, послушать, что люди говорят.

Над площадью реяла стая серебристых, как капли ртути, шаров величиной с голову двухлетнего ребенка, и все, кто обернулся зачарованно смотрели на эти шары, не в силах оторвать глаз от гипнотического танца и мерцания серебристых зеркал. И только Абраксас чувствовал, нет — знал, что может отвести взгляд, может шевельнуть рукой, может встать и уйти.

Был он в этом отражении выше, чем на самом деле, и вместо обычной его одежды был на нем богато вышитый камзол, великолепный берет, вместо того обшарпанного, что он сейчас держал в руке, и рука его лежала на украшенном сверкающими камнями эфесе шпаги, спускающейся до самых каблуков великолепных ботфортов, а на плечи его был накинут Заговоренный Плащ Предков, спрятанный на самом деле в его поясе… Прямо не Абраксас, а парадный портрет из галереи предков.

Абраксас остался стоять среди по-прежнему неподвижной толпы, но словно бы совсем отдельно, будто один на площади и во всем городе. Он огляделся — нет, люди были рядом, в тех же позах. Только животные, кажется, не замечали ни шаров, ни неподвижных людей: лошади и волы жевали свое сено и овес; птицы клевали все, что попадалось им; собаки искали добычу и удивленно воровали куски мяса прямо с прилавков мясников; прошла полная достоинства сытая пушистая кошка с придушенным только что здоровенным куренком.

Площадь ахнула сотней глоток. Кто упал на землю, прикрывая голову руками, кто на четвереньках бежал под прилавок, кто прятался по-иному от страшного серебряного града — всем было ясно, что шары всей своей ртутной тяжестью сейчас ударят по живому, и не будет от них спасения…

А во всем городе уже слышался шум… Уже звонили колокола — но не набат, а что-то праздничное… Народ хлынул с улиц на площадь — и уже те, кто только что улепетывал, возвращались радостные, словно узнали благую весть… И все толпились за спинами серебристых плащей, и лица их сияли восторгом.

И вот в одно мгновение Абраксас будто вынырнул из отупляющей эйфории собственного всевластия и восторженности, охватившей его и весь город… Только что он принимал все это как должное — а сейчас ему было противно и стыдно.

Что же случилось? Что произошло?

Часы пробили полночь… Нет, час… И в тот же миг он отрезвел, очнулся. Почему? Он вспомнил тарелку с ерническим рисунком и поднял руку — тарелка все еще была у него в руке. При чем здесь эта ерунда? Он отшвырнул тарелку, и та с сухим звоном разбилась вдребезги.