Имя богини - Виктория Угрюмова

Шли годы. Поколения людей в деревушке сменяли друг друга, а Тригаранус оставался вечным. Понятие бессмертия наконец обрело для него свое истинное значение – он понял, что бессмертен. Хотя оно представлялось ему каким-то странным – он не мог умереть ни от старости, ни от болезни, но его вполне можно было Убить. Однако хищные звери давно обходили стороной исполинского зверобога, а люди боялись даже помыслить 0 том, чтобы воспротивиться ему. Спустя столетия никого из дикарей уже не удивляла необходимость еженедельно приносить кровавые жертвы своему божеству, обитавшему в древнем храме, – ведь так было всегда.

Со временем росло одиночество Тригарануса и его ненависть к непонятливым и глупым людям. Будучи разумным, он обнаружил, что ему ведомы понятия любви, красоты и счастья. Но сами счастье, красота и любовь остаются ему недоступными. Одинокий немой мозг, обреченный на жалкое существование среди примитивного, народа, постепенно угасал в темнице собственного тела.

Уйти Тригаранус тоже никуда не мог. Не приспособленный для самостоятельной жизни, он не умел добывать пищу – а мяса ему требовалось много. И хотя голодная смерть не грозила зверобогу, его ненасытность причиняла мучения. К тому же он уже не верил, что где-нибудь встретит более радушный прием и найдет друзей, – и, строго говоря, в этом был абсолютно прав. Не желая стать гонимым и жалким в иных местах, он остался богом там, где родился. Когда же он обнаружил, что нелепые люди могут любить и быть счастливы, то стал уничтожать их уже с наслаждением, отказывая им в том, в чем они когда-то отказали ему. Он радовался, когда несчастная мать билась в истерике у околицы деревни, с ужасом вслушиваясь в отчаянные вопли похищенного им ребенка.

Он был изгоем среди богов и людей. Его небесный отец – Джоу Лахатал – так никогда и не вспомнил о страшной твари, которую поселил в заброшенном городе. Единственное, что он даровал своему нелепому детищу, – это видение собственной его смерти. Тригаранус знал, что умрет от руки маленького человеческого существа, которое не убоится его в час своей гибели, которое обратится, к нему как к равному и вызовет на равный бой. И он был заранее благодарен тому, кто избавит . его от этой постылой жизни, вызволит из клетки.

Шак-а-шаманак со временем поняли, что проще привязывать к столбам у разрушенного храма избранные ими самими жертвы, чем подвергать риску абсолютно всех. Зверобог привык к тому, что беспомощных пленников приводят прямо к нему, – его существование сводилось только к ожиданию этого момента да к постоянной дреме в промежутках. И чем обильнее была жертва, тем дольше он потом не беспокоил людей.

Дикари ловили любых путешественников, которые имели несчастье забраться в глубь лесной чащобы, именуемой на картах Тор Ангех. Всем пленникам грозила неизбежная смерть от клыков вечно голодного бога, и Тор Ангех стал пользоваться дурной славой во внешнем мире.

Тригаранус уже и сам не помнил, чего он ждал от каждого следующего человека, стоявшего перед ним у столба. Но он никогда сразу не нападал на свои жертвы, а всегда выжидал некоторое время.

Существо, которое могло действительно стать полубогом, превратилось в демона, отвратительную тварь-людоеда, еще одно исчадие Джоу Лахатала. Он был свиреп, злобен и кровожаден. Но все же где-то внутри почти неслышный ему самому тихий голос твердил свое – он лелеял безумную надежду освободиться, вырваться любой ценой, дождаться противника, а не жертву и проиграть ему поединок, дав шанс убить себя и тем самым избавить от тоски и муки одиночества.

Таврос Тригаранус ждал.

* * *

Маленький отряд добрел наконец до относительно твердой почвы и расположился на отдых. Пока Джан-гарай и Ловалонга стояли на страже, остальные устраивали на краю леса небольшой лагерь. Бордонкай натаскал офомную кучу хвороста, заодно выворачивая с корнем и приглянувшиеся деревца, а Эйя и Габия хлопотали о ночлеге. Каэтана готовила на костре, альв помогал ей в основном вспоминая рецепты, слушая содержание которых все изнывали от желания попробовать эти изысканные блюда.

– Воршуд, немедленно прекрати, – наконец не выдержала Габия. – Просто невыносимо слышать, чего, сколько и как слопали твои ненасытные предки. Обжора несчастный.

– Мои предки, равно как и я, – с достоинством возразил альв, – вовсе не являются обжорами, как ты овершенно не правильно и оскорбительно, я бы сказал, выразилась. Все альвы отличаются екяонность к гурманству, но это, знаете ли, ближе к гуманизму, чем к обжорству.

Эйя принюхался:

– Скажите, пожалуйста, дорогая Каэ, а что вы готовите?

– Траву, – коротко ответила голодная Каэтана.

Бордонкай тоскливо заглянул в котелок, кипевший над костром, потянул носом и недоверчиво спросил:

– И это все?

– Есть еще немного хлеба, – упавшим голосом поведала Габия. – А что делать?

– Придется мне сбегать на охоту, – предложил Эйя. – В самом деле, так хочется есть. Я туда и обратно, вдруг что-нибудь попадется... – С этими словами он принял уже знакомый своим спутникам облик.

Белый волк, сверкнув желтыми глазами, бесшумно скрылся в зарослях.

– И откуда у него силы? – Габия блаженно растянулась на траве у костра, потягиваясь и отогреваясь. – Я даже не столько хочу есть, сколько спать... Мне бы суток двое...

– Положим, не только тебе, – мечтательно протянул Джангарай. – Жаль, и часа лишнего не найдется... – Он не успел договорить.

Ловалонга предостерегающе поднял руку, прислушиваясь к каким-то едва слышным движениям в темноте леса. Все замерли, взявшись за оружие. Бордонкай бесшумно положил на землю дрова и потянул из-за спины свою Ущербную Луну, с которой не расставался ни при каких обстоятельствах. Джангарай неуловимым взмахом обнажил один из мечей. Лишь Каэ рассеянно помешивала ложкой в котелке (чего только не найдешь в мешке у альва?), – из всех спутников она да Габия были на свету, и они не показывали виду, что маленький отряд насторожился. Напряжение достигло крайней точки, когда кусты зашевелились и на поляну выбрался волк чудовищных размеров.

– Тьфу ты, – в сердцах сплюнул Джангарай, пряча, меч, – а я-то подумал...

Но Габия внезапно насторожилась:

– А что это ты так быстро вернулся? И без добычи?

Эйя уже стоял перед ней в человечьем облике:

– Там собираются люди. Может, конечно, они охотятся и не на нас, только я не стал бы излишне расслабляться. Говорят на странном наречии, примитивном, но разобрать можно. Им нужно много мяса. Короче, есть мне расхотелось и ночевать здесь тоже. Собираемся.

Габия была настроена сдержаннее:

– Ну вот, не успели остановиться, опять собираемся. Может, обойдется. Давай мы с тобой еще раз все проверим, а там уже решим. Я не выдержу эту ночь на ногах.

– Выдержишь, – жестко сказал Ловалонга. – Парень прав, нам надо уходить.

– Куда уходить? – поинтересовался Джангарай. Все обернулись к нему. Ингевон принял боевую стойку и оба меча держал в руках. Каэтана застыла около костра. В одной ее руке блестело серебристое лезвие, на гладкой поверхности которого метались огненные всполохи, а в другой она держала горящую ветку, подняв ее над головой.