Бармалей и Снегурочка - Геннадий Тарасов

нее совсем другой, синий, будто и не луна то вовсе, а кварцевая лампа в больничной палате светит, микробов выжигает. Только какие тут микробы? Такой мороз! Холодно и чисто.

Курганы-волотки кругом выстроились будто песцовые шапки высокие, а посередине того круга еще один, самый большой и высокий.

«Спят курганы темные, солнцем опаленные...» – вспомнилось Бармалею. И хоть волотки вовсе не казались темными, и солнце светило на них лишь отраженным светом, старая песня как-то сблизила и даже породнила его с этим волшебным лесом и этим Мерлым полем в самой его чащобе.

Вскоре и дом они разглядели, по правую руку. Стены белые, будто из снега сложены, окна, наоборот, темные, слепые, сам к лесу жмется.

Зачем анчутке дом? Он же не мерзнет!

– Надо всем вокруг дома встать, чтобы злыдень никуда не ускользнул, – сказал Гредень.

– Если он там, – засомневался Бармалей.

– Там! Я его чую! – уверил всех леший.

Как порешили, так и сделали, Выдвинулись к дому и по-быстрому, стараясь не шуметь и даже не дышать, дом тот окружили. Каждый возле своего окна встал, чтобы не дать анчутке шанс ускользнуть. Ежели упустить, ищи потом ветра в поле!

Гредень же напротив двери обосновался, изготовился.

Тут же стало видно, что и дверь не дверь вовсе, а вместо нее холстина висит, проем закрывает, и на окнах повсюду тряпицы понавешены. И из всех щелей из дома дым валит. Оказалось, все-таки мерзнет анчутка от мороза лютого, и чтоб совсем не замерзнуть, то ли печь в доме по-черному топит, то ли просто костерок запалил. Дымит что-то.

Перекинулись все взглядами, глазами перемигнулись.

– Готовы? – спросил Гредень и тогда же закричал во весь голос: – Эй, анчутка, негодник! Лихо дурноглазое! Выходи, как есть! Держи ответ за содеянное!

Анчутка будто только того и ждал, чтобы его позвали. Тут же из-за полога, точно театрального занавеса, выскочил и ну кочевряжиться. И так вывернется, и так извернется, и на месте не стоит, да все рожи противные корчит. А поглядеть на него, так и смотреть ведь не на что. Что-то такое, скособоченное, хламида на него неопределенная и бесформенная нахлобучена, а ноги без пяток он в валенки прячет, да на месте ему не стоится, все пританцовывает.

– Хозяин! – кричит весело. – А я все жду, когда же ты заявишься!

– Вот он я! – подбоченился Гредень.

– А почто же ты не спишь? – интересуется лихо, глумливо ухмыляясь.

– Так, с тобой разве поспишь!

– Так нет меня! – возражает анчутка. – Я от всех укрылся, никого не трогаю!

– И это правильно! Можешь и дальше тут на Мерлой поляне сидеть, никто тебя не тронет. Только верни то, что должен был сразу отдать, да что неправедно умыкнул!

Крутанулся анчутка, как вода в стакане, захрюкал, забулькал. И ну, дурачком прикидываться, мол, и я не я, и хата не моя.

– Это ты об чем? – спрашивает. – Об кукле деревянной беспокоишься? Так не тревожься, пустое дело, нет берендейки у меня! Ее Карачун забрал!

– Когда?

– Тогда! Как только, так и сразу!

– Врешь, анчутка! Не верю я, что ты мароту Карачуну отдал! Да он, злыдень, небось, и внимания не обратил на палку шутовскую. А ежели б и обратил, ты ее ему все одно не отдал бы.

– И то, правда! Эта палка – моя гарантия свободы. Мой выигрышный билет. Но коль я ее Карачуну не отдал, отчего ты думаешь, что отдам тебе?

– Ты же мне служишь!

– Уже нет! Я уволился!

– Но берендейка та мне принадлежит, и ты должен был ее сразу мне принести.

– Должен, не должен... Никому я ничего не должен! А кому задолжал, тем прощаю! Не отдам, сказал!

– Тогда я сам возьму, что есть моего владения! – сказал Гредень сердито. – Сам возьму!

– Стой, где стоишь! – закричал анчутка испуганно. – Не приближайся!

– А то, что будет?

– Сделай шаг только, и тут же палку твою в костер я брошу. Вот здесь у меня огонь горит, видишь?

– Что ж, лихо кособокое, – вздохнув, сказал Гредень. – Ты сам напросился. Сам вынуждаешь меня прибегнуть к крайнему средству. Не хотелось, но...

– Ой-ой-ой! – безостановочно продолжал кривляться анчутка. – Это к какому еще крайнему? Боюсь-боюсь!

– И правильно, что боишься! Потому что средство сие есть слово супротив тебя, анчутка. Специальное слово. Особенное!

Лицо тут у Гредня сделалось страшным, черным, а глаза вспыхнули огнями, не хуже, чем у лешего, или у того же Баюна в гневе его. Простер он десницу свою к Анчутке и, сосредоточась, стал слово специальное, к такому случаю подготовленное, молвить. Заклинание, называется.

– Чур! Чур! Чур! Лихо мое, лихо,

Будь смирно и тихо!

Однако не желал Анчутка смирно и тихо дожидаться, пока заклинание Греднево по рукам и ногам его свяжет, да в бараний рог скрутит. Завертелся лихоимец вихрем, подхватил берендейку, коей завладел неправедным образом, да и с другой стороны через окно выскочил. Убежать, улететь думал, ан не тут-то было! Не убежал, не смог! Волат могучан у окна того стоит и на Анчутку топор боевой наставляет и все норовит им в узкую грудь того ткнуть. Сталь отполированная в лунном сиянии огнем горит. А всем же известно, как Анчутка металла боится – вот он назад в окно и заскочил.

Поносился Анчутка по дому, пометался, ища выхода, да и в другое окну – скок! А там леший, руками машет, ногами топает, да без устали повторяет: «Чур меня! Чур меня! Чур меня!»

Не может Анчутка мимо лешего Андрейки проскочить! Не выносит он, когда его чураются.

Он обратно в дом спрятался, поносился по нему, дровишек в костерок подкинул, да и в следующее окно – скок!

А там Кот Баюн только и ждет, когда перед ним Анчутка появится. Он к встрече с лихом как надо приготовился, у него и солонка с собой была. Ведь все знают, что Анчутка соли на дух не переносит. Вот кот соль из солонки полными горстями черпает, да дорогу перед Анчуткой посыпает.

Для Анчутки соль – лучше умереть.

Не может Анчутка мимо Баюна пройти! Что ему делать? Он обратно в дом залетает да, не мешкая, к последнему окну бросается. Выскакивает наружу, а там его Бармалей встречает, начеку стоит.

Приготовился молодец злыдня кукишами сразить. Всем ведь известно, что