Витязь на распутье - Валерий Елманов

– Боюсь, Власьев с посольством отъехал от Москвы уже далеко, так что надо бы дать моему человеку, который поедет с твоей пове́ленной грамоткой, еще и отворенную[91], – небрежным тоном добавил я, пояснив: – Тогда, даже если дьяк пересечет русские рубежи, гонец все равно его догонит, пусть и на польской земле. – И облегченно вздохнул – теперь мои люди беспрепятственно пересекут границу на законных основаниях и, передав дьяку еще одно послание от Дмитрия, сразу отправятся к Емеле в Краков.

Тем же вечером мы с государем составили текст, причем я посоветовал указать и то, чтобы Афанасий Иванович, на случай, коли первый из наших гонцов с распоряжением поубавить количество подарков уже не застанет дьяка в Москве, не отправлял обратно в столицу подарки, предназначенные для Мнишков. Лучше пусть везет их с собой в Самбор, но там тоже не вручает, оставив в сундуках, а тот «пьяница», который «проболтается» о намерениях Дмитрия посватать за себя королевскую сестру, должен упомянуть и про них. Дескать, если пан Юрий заупрямится, то ими уже заготовлен запас для Варшавы. И впрямь, не с пустыми же руками ехать Власьеву к Сигизмунду? Поздравления со свадебкой – это хорошо, но подарки – само собой.

А помимо послания Емеле я настрочил от своего имени еще одно, дополнительное, в котором рекомендовал Афанасию Ивановичу, даже если он успел урезать количество подарков, все равно отдать в Самборе не больше половины, притом худшей – к королю же с барахлом не ездят.

Да еще, но это тоже только в моем послании, я указал Афанасию Ивановичу, что надо бы ему для пользы дела вскользь обмолвиться, что ныне государь пребывает в Костроме и дьяк ждет от него весточку. Причем именно обмолвиться, но сразу же осечься – мол, ляпнул не подумавши.

Когда же ясновельможный пан Мнишек, будучи чрезвычайно заинтригованным этим сообщением, вновь полезет с расспросами к «болтливому пьянице» из числа ближайших людишек Власьева, тому надлежит под огромным секретом поведать, что неизвестно, как оно все сложится в Костроме, а то, может статься, и в Варшаву ехать ни к чему. То есть сделать намек на сватовство Дмитрия к Ксении Годуновой, но только намек, не более.

Правда, если станут расспрашивать о ее внешности, тут уж на слова не скупиться. Как там писал летописец? Очи черные, великие, бровьми союзна, телом изобильна… короче, красок при описании не жалеть – ангел, и все тут.

Думается, эта угроза лишиться богатого зятя окажется пострашнее, чем гипотетическая женитьба на сестре короля.

Вести же себя, если Мнишек начнет чуть ли не в открытую выспрашивать Власьева о царевне, точно так же, как и в случае с Варшавой, даже еще хлеще – мекать, блеять, разводить руками, что, дескать, поехал и поехал, а дьяку о цели своего визита к престолоблюстителю не докладывал, так что откуда ему знать.

И только спустя минут десять хлопнуть ладонью по лбу и заявить, что, дескать, вспомнил. Мол, государь, всей душой радея о дальнейшей судьбе красавицы-царевны, захотел самолично посватать ее за кого-то из своих подданных, а вот за кого – выскочило из головы.

А чтобы Власьев не колебался, я в конце послания указал, что ныне главная цель Дмитрия – это скорейшее прибытие Марины Мнишек в Москву, и о средствах, которыми удастся добиться этой цели, государь спрашивать не станет. Более того, узнав о проявленной Власьевым инициативе, он еще и поощрит Афанасия Ивановича за находчивость.

Ну а если все-таки каким-либо образом выкажет свое неудовольствие, то тут дьяку надлежит просто показать мое послание. Мол, Власьев вполне резонно решил, что в послании Дмитрия Ивановича содержатся инструкции, так сказать, общего плана, а в письме князя Мак-Альпина более подробные, но тоже согласованные с государем. А как же иначе, если привез обе грамотки один гонец?

То есть в любом случае с Афанасия Ивановича взятки гладки.

Так, с государевой женитьбой, кажется, все в порядке. Теперь пора обдумать, что предпринять по поводу сватовства к царевне, которое для меня куда важнее. Хотя там особо обдумывать нечего. Обходных вариантов практически не имелось, а если они и были, то я их не видел, поэтому оставалось только одно – идти напролом, и будь что будет…