Рагу из тролля - Лана Димитрова

Перл, как кот за рыбой, глотая слюни и жадно вслушиваясь в красочные описания трактирщицы. Эх, была не была. Останется. Хотя бы до ужина останется, чтобы попробовать обещанную похлебку и выпить вина, которым и короли не брезгуют.

Глава 3. Бежать, только бежать!

Каким образом к обеду все Видки знали, что певца снарядили убивать тролля, Рован так и не понял, но работа в кузнях встала, и все набились в «Жирную устрицу». Каждый считал своим долгом похлопать героя по плечу, пожелать ему удачи и выпить с ним по кружечке пива. Особенно старался староста, единственный кто видел тролля и теперь горел желанием о нем рассказать. Причем, в описании этого доброго человека, чудище выходило таким страшным, что хуже не бывает. В основном же в глазах сельцов читалось что-то вроде облегчения. Хорошо, что на эдакое чудище отправится чужак. Грустно, если бы нечисть заломала кого-то из своих.

Рован переходил от стола к столу, и везде его обнимали как родного, и старались дать добрый совет.

— Тролли, они молитвы боятся. Так что ты сразу словом его святым, не сумлеваясь!

— Не молитвы, а ругани! Всем известно, всякая нечисть от хорошей брани дохнет. Так что, ты как увидишь его, так ругнись как следует. Ну, а чтобы не рисковать, перемежай, значит, брань с молитвою, что-нибудь да сработает.

Рована так и подмывало спросить, чего же тогда никто не может решиться выйти на супостата, но и так было ясно, чего. На словах все храбрецы, а перед монной Перл, деловито сновавшей то с кружками, то с подносом, и вовсе герои. А в своём углу староста загибал, да так, что заслушаешься:

— И вот взял он мою Резвушку, и разорвал своими ручищами пополам. Кровища как хлынет, его как зальёт с ног до головы! А зубы у него — во! С мою руку. Резвушка моя, красавица, — староста пустил слезу над кружкой пива. — Какие ножки, какая грива, а глазки у нее какие были, как посмотрит, как ресничками похлопает — ну душу бы отдал! А моя-то мегера говорит — чего убиваться, новую лошадь себе купишь. Да разве я найду где такую раскрасавицу, как Резвушка моя? Нет в бабе моей никакого сердца чувствительности, вот что я вам скажу.

И все присутствующие согласно закивали головами.

— Вот вы, ваша милость, ежели живы останетесь, так уж не побрезгуйте, сочините в честь моей лапушке песню! А я уж заплачу!

Размазывая по лицу слёзы, староста полезло было брататься — целоваться с лютнистом, но Рован ловко увернувшись, позорно сбежал в комнатушку, выделенную ему добросердечной хозяйкой. Располагалась она под самой крышей, и окошком выходило на огород, пустующий нынче, ну, если не считать любимицы монны Перл, круглобокой хрюши, воровски объедавшей клубнику.

— Давай мыслить хладнокровно, — воззвал сам к себе певец. — Могу я сбежать? Ну так, теоретически? Могу. Выпрыгнуть из окна, потом огородами и вдоль дороги, а на большом тракте меня ищи-свищи. Хочу я этого? Конечно, все мы когда-нибудь умрём, но торопить этот светлый миг единения с Создателем как-то не хочется. Так что же тебе мешает, Рован Сладкоголосый? Что тебе до этих Видков, что тебе до монны Перл и до загадочной Черной Дамы Маргариты? Найдут, поди, кого троллю скормить. Так?

Свинья подняла голову и хрюкнула почти человеческим голосом. Как показалось Ровану — одобрительно.

— Хорошо, значит бежать. Это мы решили. А когда бежать? Это очень важный вопрос!

Певец прислушался к нестройному хору голосов внизу. Опыт подсказывал ему, что ещё немного, и сельцы Видков возжелают соприкоснуться с прекрасным, то бишь с музыкой и песнями. А значит, поддайся он искушению и сбеги сейчас — хватятся его в ближайший же час, если не раньше. Относительно дальнейшей своей судьбы Рован Сладкоголосый сомнений не испытывал. Поймают, схватят, свяжут и приведут обратно. А утречком проводят к мосту, скормят троллю и ещё приятного аппетита пожелают. Значит, бежать надо ближе к ночи, когда все перепьются и уснут.

В дверь постучали, затем послышался задорный голос монны Перл.

— Сударь мой, ты чем таким интимным занят, что заперся? Спускайся к нам, люди спеть желают, а ещёе станцевать. Только вашу милость и дожидаемся, как солнышка ясного.

Рован достал из заплечной сумы бережно хранимый осколок зеркала (настоящего!), полюбовался на свою бледную физиономию с длинным аристократичным носом (спасибо папеньке) и шальными синими глазами. Нет, он слишком молод, чтобы умереть. Да и, по правде сказать, слишком хорош собой. Обойдутся и без него на том свете.

— Иду, сударыня, уже иду, — ответил мрачно.

Вышел, полюбовался на прелести трактирщицы, оказавшиеся соблазнительно близко, и поцеловал её в губы крепко, прижав к стене самым бесстыжим образом. Та только возмущённо ахнуть успела.

— Да ты…

Но Рован уже отступил и поклонился с самой невинной физиономией.

— У вас там, монна Перл, порося клубнику жрет.

Как и ожидал, зеленоглазая красавица подхватила юбки и побежала спасать ягодник. Постояв у черного хода, и послушав дивный голос трактирщицы, затейливо обзывающий свинью всякоразлично, и обиженный визг самой свиньи, Рован Сладкоголосый поправил ремень лютни, прошелся по струнам и пошел веселить честной народ. Весьма довольный собой, между прочим.

Вряд ли в «Жирной устрице» когда-нибудь царило такое безудержное веселье, как в тот вечер. Столы сдвинули, а кому не хватило места внутри, те танцевали за дверями. Один парнишка сносно пиликал на скрипке, второй дудел в свирель, что составило недурную компанию для лютни Рована. Пол трактира содрогался от слаженного топота деревянных башмаков, стёкла дрожали от уханий и аханий, но здание выдержало, видимо, построено было на совесть. Веселье прекратила монна Перл, напомнив после полуночи, что скоро храброму рыцарю Ровану Сладкоголосом, надо идти убивать тролля. И хорошо бы ему в этот момент держаться на ногах. Резон был услышан, сельцы Видков разбрелись со двора, уверяя певца, что его тут никогда не забудут, внесут в поминальный лист и старым богам и новым, будут молиться за его душеньку, покуда село стоит.

Ну а дальше было просто. Рован попрощался с монной Перл, и лёг на постель, не раздеваясь и чутко вслушиваясь в шаги хозяйки, убиравшей зал. Но вот ушла в свою спальню и она, и по «Жирной устрице» расползлась благословенная тишина. Выждав еще немного для верности, собрал свои пожитки. Поколебавшись, честно оставил на столе кошель с золотом, полученным от Черной Дамы. Он, конечно, проходимец, но не вор. Хотя с золотом ему бы куда легче жилось, чем без него. Но ничего, бог не выдаст, тролль не