Проклятие Эгиды - Сона Исаева

Он так сокрушался по поводу нападения на меня, что мне захотелось извиниться перед ним. Причинила столько неудобств этому бедному человеку. Оставалось только кивнуть, незаметно вытерев ладонь о тунику Пьетро.

По привычке хотела оглянуться в поисках Гончего, просто чтобы убедиться, что он не оставил меня. Но потом все же одернула себя и поплелась за Сайраном — главным дворецким.

Зарина на моем месте облачилась бы в изящное платье, дефилировала с гордо поднятой головой, ни на секунду не позволяя никому, даже самой себе, усомниться в ее чувстве собственного достоинства. Я же тяжелым шагом топала вслед за дворецким, который по мере пересечения того или иного коридора, балкона, террасы рассказывал, собственно, о том или ином коридоре, балконе или террасе.

И гордо держать голову не получалось. Во-первых, на мне вместо платья грязные штаны и туника, во-вторых, на сгорбленные плечи некто будто гору воздвигнул, да еще и пару валунов накинул. Не хватало только начать пыхтеть. Ну а в-третьих, да кого я тут любила?

— Что-то не так, леди Бартел? — Сайран моментально отреагировал на мой невеселый смешок, который вырвался некрасивым хрюканьем.

Как кого? Того, что следует тенью сзади, окружая ореолом неприступности ко мне.

И к себе.

Все, взяла себя в руки. Ты, гордость моя, как-то пробежала благотворительный марафон! Да, последней, с задержкой в три часа, да, дошла до финиша пешком, под свист. Но дошла до конца ведь, а это тоже считается.

Тогда Зарина ехала рядом на велосипеде, как всегда стильная и красивая, и не переставала смеяться над моими мучениями. Мы еще устроили перерыв, чтобы съесть по гамбургеру. Зарина предложила тогда довезти меня до финиша на багажнике, но я отказалась. И моя сестра поняла, почему.

Мысль о ней и выпрямила плечи, и я, наконец, оглянулась по-настоящему…

Как же здесь красиво!

Бесконечные коридоры, высокие стены, встречающиеся под стрельчатыми потолками, каменные стены, усеянные портретами в пыльных рамах и гобеленами, пережившими больше войн, чем тетя Нюра с колорадскими жуками. И людей, сколько же вокруг людей! По пути попадались советники, ненавистные жрецы, люди в дорогих мантиях и с лицами, на которых одновременно читались благословение, скука и лёгкое расстройство пищеварения.

И все они, буквально все до единого знали моё имя. Все — вежливые до приторности. В их каждый кивок, в каждое «леди Бартел» словно кто-то подсыпал яда. От этого становилось жутко не по себе.

Интересно, а Гончий тоже это заметил? Или я сама себя накрутила?

Ну нет же. Все так «радовались», пусть и в отдалении, моему появлению, что никак не получалось отделаться от впечатления, будто я упустила что-то интересное из собственной биографии.

— Все хорошо, леди Бартел? — С участливой заботой вновь поинтересовался Сайран, когда у меня вырвался очередной бесконтрольный смешок.

— Все хорошо, господин Сайран, — уверила его, — просто устала с дороги.

— Ох, миледи, — всплеснул руками милый дворецкий. Вот никак он не вязался с тем образом, что нам навязал кинематограф. А где вышколенная сдержанность? Где беспрестанность и молчаливость? Пока мы шли по коридорам до огромной двустворчатой двери, Сайран ни на секунду и не подумал заткнуться. Вроде пухлячок, а даже не запыхался, — Его Величество приказал привести вас сразу же в приемный зал. Не смею ослушаться.

Перед входом в, кажется, приемный зал гости дворца были какими-то притихшими, но все такими же медово-приветливыми.

— Следовало бы переодеться, леди Бартел, — послышался холодный тон.

Катарина.

Она стояла чуть поодаль, даже не подошла к своему брату, которого я буквально чувствовала спиной.

Прошлая наша встреча вышла несколько спонтанной. Она была взволнована событиями, которые, как оказалось в последствии, только-только начинали набирать оборот. И мне-кошке помогла лишь потому, что хотела защитить брата. А сейчас?

Сейчас на меня смотрела женщина, так похожая на Гончего, который никогда не смотрел с таким холодом в глазах. Этот лед прожигал насквозь, заставляя инстинктивно встать в защитную стойку.

Откуда этот лед? Ревность? Не похоже.

Она ведь точно знает, что ее брат мир сожжет ей в угоду.

И откажется от меня…

Уже отказался.

— Как только мне дадут такую возможность, леди Катарина, — с приторной улыбкой ответила я.

Неужели Катарина не понимает, что не только она здесь заложница? И все же, что ее здесь держит?

— Леди Полина Бартел! — Возвестили, как только дверь распахнулась.

Перед моим взглядом предстал зал приемов во всем своем великолепии: утонченная роспись на стенах в белых и синих тонах, два длинных стола с закусками, вытянутых по бокам от прохода, ведущего прямо к трону, на котором восседал сам король Вильмар Стенггерр.

В тот единственный раз я видела его издалека. Тогда меня поразило сходство с Гончим, но сейчас в глаза бросалась колоссальная разница: Гончий никогда бы не позволил себе хотя бы на секунду такого затравленного взгляда, который почти мгновенно был сметен маской величия.

— Ты должна подойти, Мышка, — шепот Гончего обжег шею, — это дань этикету. Даже сейчас.

В отличии от того бала, здесь было в разы меньше людей, но они все же были, и все смотрели на меня. Некстати вспомнились мои растрепанные с дороги волосы и пыльные сапоги, резко контрастирующие с ряженными гостями короля.

На негнувшихся ногах я подошла к трону под пристальным взглядом Его Величества, и, решив, что реверанс в штанах — не очень вежливо, неуклюже и резко поклонилась.

— Полина, — мягко улыбнулся король, встав со своего трона, — рад, что вы не отказали в любезности посетить мой дворец. И выражаю восхищение вашей храбрости! В этом зале лишь члены королевского совета и самые приближенные люди — и все мы знаем, какую борьбу вы вели в одиночку, — король развел руки как бы в приглашающем жесте, показывая на людей вокруг, среди которых, кстати, я не заметила Варнила. Он ведь тоже член совета, разве нет?

Я кожей чувствовала недовольство Гончего и была с ним полностью согласна. Здесь также была парочка жрецов Порядка, которые мирно беседовали с достопочтенными лордами.

Здесь точно что-то происходит, не поддающееся моему понимаю. Но оно мне очень и очень не нравится.

После вежливых и ненужных расшаркиваний нас, наконец, привели к столам.

Прием все же случился и был странным.

Во-первых, никто не ел. Вино — да, лилось рекой. Но еда оставалась нетронутой, как и души большинства присутствующих.

Во-вторых, аплодировали слишком долго. Особенно, когда говорил король. В этом было что-то отчаянное. Как будто аплодисменты были последним, что их удерживало от паники.

А Вильмар Стенгерр улыбался. Щедро. Широко. Почти как акула, которая кружила вокруг