День гнева - Мэри Стюарт

— Думаю, да. Я придумаю что-нибудь, чтобы поехать с ним.

— Ты сознаешь, что я предлагаю тебе быть моим соглядатаем? Следить за собственной родней? Сможешь ты заставить себя сделать такое?

— Ты когда-нибудь видел кукушку в гнезде? — внезапно спросил Мордред.

— Нет.

— Они — повсюду на оркнейских пустошах. Как только птенец вылупляется, он выбрасывает родичей из гнезда и остается… — Он собирался сказать “править”, но вовремя осекся. Он даже не знал, что думает такое. Мордред, запинаясь, завершил: — Я только хотел сказать, что не нарушу закона природы, мой господин.

Король улыбнулся.

— Что ж, я буду первым, кто объявит, что мой сын лучше всех сыновей Лота. Итак, последи для меня за Агравейном, Мордред, и привези домой их обоих. Тогда, быть может, — закончил он с некоторой усталостью, — со временем оркнейские мечи вернутся в ножны.

Вскоре после этого разговора ясным днем начала октября Агравейн последовал за Мордредом, который шел через рыночную площадь Камелота, и нагнал его у фонтана

— Я получил разрешение короля поехать на север. Но он потребовал, чтобы я ехал не один. А ты единственный из рыцарей, кого он может сейчас отпустить. Ты поедешь со мной?

Мордред остановился и изобразил на лице удивленье.

— На острова? Пожалуй, нет.

— Нет, не на острова. Ты что, думаешь, я поеду туда в октябре? Нет. — Агравейн понизил голос, хотя поблизости не было никого, кроме двух детей, плещущих друг в друга водой из фонтана. — Он сказал мне, что отменит приговор Гахерису, вернет его из ссылки. Даже позволит ему вернуться ко двору. Он спросил меня, куда ему послать курьера, но я сказал, что принес клятву молчания и не могу ее нарушить. А потому он сказал, что я могу сам поехать и привезти его, если ты поедешь со мной, — и добавил с едва прикрытой издевкой: — Тебе он, похоже, доверяет.

На издевку Мордред не обратил вниманья.

— Это добрые вести. Хорошо. Я поеду с тобой и охотно. Когда?

— Чем скорее, тем лучше.

— А куда? Агравейн рассмеялся.

— Узнаешь, когда приедем на место. Я же сказал тебе, что поклялся молчать.

— Выходит, вы все это время держали связь?

— Разумеется. А чего ты ожидал?

— Как? Обменивались письмами?

— Как он может посылать письма? С ним нет писца, который мог бы за него читать и писать. Нет, время от времени я получал весточки через купцов, вроде того торговца, что как раз устанавливает палатку, собираясь торговать сукном. Так что приготовься, брат, утром мы выезжаем.

— В долгий путь? Это по крайней мере ты должен мне сказать.

— Достаточно долгий.

Дети, вернувшиеся к игре, бросили мяч так, что он прокатился у ног Мордреда. Поддев его ногой, принц поймал мяч и бросил его назад детям. Потом с улыбкой отряхнул от пыли руки.

— Прекрасно. Я рад, что поеду с тобой. Неплохо будет снова отправиться на север. Ты все еще не хочешь сказать, где лежит цель нашего пути?

— Я покажу тебе, когда приедем на место, — повторил Агравейн.

Наконец на закате туманного и пасмурного дня они выехали к небольшой полуразрушенной башенке, затерянной среди нортумбрийских болот.

Местность была дикая и пустынная. Даже пустоши в сердце Оркнеев с их озерами и светом, говорившими о близости моря, казались в сравнении с ней полными жизни.

Во все стороны простирались холмистые вырубки, вереск на них в туманном вечернем свете казался пурпурным. На небе громоздились облака, и ни единый солнечный луч не прорывался сквозь их завесу. Воздух был неподвижен: ни ветерка, ни свежего дыхания моря. Повсюду меж холмов пробирались ручьи и речушки, их русла оттеняли заросли блеклой ольхи и тусклого камыша. Башня стояла в низине у одного из таких ручьев. Почва возле нее была болотистая, и через топкую грязь к входу вела выложенная булыжниками дорожка. Само строение, увитое плющом и окруженное замшелыми стволами подрезанных фруктовых деревьев и бузины, похоже, некогда было приятным жилищем; могло показаться оно таковым и теперь в солнечный день. Но в тот туманный вечер перед ними открылись едва ли не угрюмые руины. В единственном окне башни тускло горел свет.

Они привязали лошадей к терновому кусту и постучали в дверь. Открыл ее сам Гахерис.

Лишь несколько месяцев провел он вдали от двора, но уже теперь выглядел так, словно никогда не видел общества цивилизованных людей. Его морковно-рыжая борода отросла до середины груди, распущенные немытые и нечесаные волосы свисали ему на плечи. Кожаная рубаха была засаленная и грязная. Но лицо его при виде двух приезжих осветилось радостью, и объятия, в которые заключил он Мордреда, были самыми теплыми из тех, что до сих пор получал от него сводный брат.

Он провел их в бедную, с низким потолком комнату, три стены которой составляла закруглявшаяся стена башни; там горели сложенные в очаге бруски торфа и стояла зажженная лампа. У очага сидела за шитьем девушка. Услышав шаги, она подняла голову, смущенная и испуганная видом нежданных гостей. У нее было вытянутое бледное лицо, которое, впрочем, нельзя было бы назвать совсем лишенным очарования, и мягкие русые волосы. Одета она была бедно — в платье из домотканой материи темно-красного цвета, нескладные складки которого не скрывали признаков беременности.

— Это мои братья, — сказал ей Гахерис. — Принеси им чего-нибудь поесть и выпить, а потом позаботься об их лошадях.

Он не сделал даже попытки представить ее им. Молодая женщина поднялась на ноги и, пробормотав слова приветствия, неумело присела в поклоне. Потом, отложив шитье, она тяжело прошла к ларю в дальнем углу комнаты и достала из него вино и мясо.

За едой, поданной им женщиной, все трое говорили о пустых вещах: о смуте во франкских королевствах, о незавидном положении Малой Британии, о посольстве саксов, приездах и отлучках странствующих рыцарей Артура, о слухах при дворе, хотя последние не касались короля и королевы. То, как девушка мешкала, широко открыв от удивления глаза, прислуживая им, послужило им достаточным предупрежденьем не говорить ни о чем подобном.

Наконец по резкому слову Гахериса, пославшего ее позаботиться о лошадях приезжих, она вышла из комнаты.

Когда за ней закрылась дверь, Агравейн, который буквально рвался поделиться новостями, как рвется с цепи разъяренный пес, внезапно объявил:

— Добрые вести, брат.

Гахерис опустил на стол кубок. С брезгливым отвращением Мордред заметил черные полукружья грязи у него под ногтями.

— Так скажи же мне. Гавейн желает меня видеть? — Гахерис подался вперед. — Он понял теперь, что я должен был это сделать? Или, — тут его глаза блеснули, пожалуй, слишком ярко, и он искоса глянул на Мордреда, — он выяснил, где обретается Ламорак, и желает объединить силы?

— Нет. Ничего подобного. Гавейн по-прежнему в Дунпельдире, и ничего, ни слова не доходило о Ламораке. — Агравейн, как всегда далекий от коварства, излагал, по всей видимости, то, что знал. — Но тем не менее вести хорошие. Король послал меня привезти тебя назад ко двору. Насколько это дело его касается, ты свободен. Тебе ведено вместе со мной и Мордредом явиться в Камелот.