Сокол на запястье - Ольга Игоревна Елисеева

Стоило ему перешагнуть порог своих покоев, как он тут же ощутил присутствие чужого. Делайс был в комнате не один, об этом говорил чудовищный запах конского пота, кислых кож и немытого человеческого тела. Вонища стояла, хоть кинжал к потолку подвешивай: в спальне прятался степняк, при чем только что слезший с лошади.

Делайс сделал шаг назад, и тут же из-за спины кто-то накинул ему на горло ременный хлыст, жестко надавив ручкой на кадык. Царь побагровел от натуги, вцепился ладонями в чьи-то железные ручищи, крепко державшие удавку, и с ревом перекинул невидимого противника себе через плечо. Груда кожи и меди грянулась об пол, дрыгнув в воздухе на удивление короткими кривыми ногами.

Враг ловко саданул Делайсу в пах, но царь не выпустил его, только еще сильнее прижав коленом к полу. Тот пыхтел и сопел в темноте, стараясь сбросить царя и не проявляя при этом ни малейшего уважения к «живому богу».

В спальне было темно, не горела ни одна лампа. Лишь неяркая, шедшая на убыль луна поблескивала между туч. В ее обманчивом свете царь разглядел лицо нападавшего.

— Югей? Ты что ли? — он убрал руки с горла врага.

— Моя рад, что твоя не расслабляться. — простодушно отозвался с полу степняк.

— Расслабишься тут с вами. — буркнул Делайс, слезая с незваного гостя. — Головы у андрона видел? Подарок Тиргитао.

— Совсем тухлый. — усмехнулся Югей. — Царица что-то знать?

— Нет. — Делайс качнул головой. — Но Тиргитао чувствует опасность. Она подозревает меня. И решила припугнуть.

— Острастка всегда нужна. — сказал кочевник, усаживаясь на полу. — Твоя забывать свое место, знаться с Кайсак.

— Моя хорошо помнить свое место. — передразнил его царь. — И это не место раба. — Он встал, прошел к ларцу в изголовье кровати, достал два кратера и наполнил их из амфоры, стоявшей на столе.

— Свобода? — кочевники обожали задаваться мировыми вопросами: почему небо подвешено над головой, а весна сменяет зиму. Они придумывали тысячи парадоксальных объяснений и тут же забывали их, потому что были детьми и весь мир казался им пестрым мячиком, специально созданным для игры. — Моя так понимай: никто не свободен.

— Ты приехал, чтоб сказать мне об этом? — саркастически усмехнулся царь. — Стоило ли меня душить, ради столь очевидной истины?

Югей прищурил раскосые гляделки. Он иногда плохо понимал, о чем бормочет «живой бог», хотя сам был далеко не глуп. Просто греческий давался ему плохо, а Делайс не всегда мог пояснить свои мысли по-меотийски.

— Моя приезжать говорить, что скоро мы отгонять стада на зимники. Потом мужчины уходить из родов и собираться в стойбищах для Кайсак. Твоя ждать первых заморозков и тогда знать, что все кайсак готовы.

— Хорошо, — кивнул царь, — значит уже скоро. — Его лицо было серьезным, а падавший из окна косой лунный свет предавал ему несвойственную мягкость. — Мои люди в горах уже заждались. Теребят меня, шлют посыльных. Боятся, как бы я не раздумал. — царь бросил на Югея короткий взгляд. — Они привыкли воевать летом.

— А мы зимой. — упрямо мотнул головой кочевник. — Как мужчинам уходить от своих, чтоб роды не заподозрили дурного?

— Я вас не тороплю. — подчеркнул Делас, отхлебывая хиосского. — Все идет, как надо. Скажи своим, я понял, когда вас ждать, и до заморозков ни одна мышь не шелохнется.

Югей кивнул. Он был очень смышлен. И верен. Мог сутками не слезать с седла, а мог упасть где-нибудь в степи, на обочине, среди расклеванных вороньем трупов и лежать день и ночь без движения. Он носил царю вести, как птица на крыле, и забирал от него посылки для братьев Кайсака, никогда не попадаясь на глаза ни страже, ни разъездам Тиргитао.

А когда-то Делайс считал его врагом.

Впервые царь столкнулся с мужчинами-меотами, когда еще пленным ехал в чужую, опасную для пантикапейцев землю.

Холодный ветер дул с севера, согнав всю воду с бродов в Эвксин. Отряд Бреселиды переехал через пролив, не обмочив копыт лошадей. В песке они бы увязли, но каменистое дно пролива легко удерживало всадниц. Под ногами валялись дохлые рыбы с подернутой инеем чешуей, стылые груды медузьего студня, еще пошевеливавшие черными крыльями скаты. Делайс никогда не видел пролива без воды и во все глаза смотрел вокруг.

На другой стороне меотянок встретили новые разъезды. К удивлению пленника, мужские. Они выехали из степи и поравнялись с отрядом. Делайс ожидал чего угодно, только не того, что увидел. Эти громадные, вооруженные с ног до головы всадники, как горы кожи и волчьего меха возвышавшиеся над своими низенькими лошадками, как-то не вязались с представлениями Делайса о меотийских мужчинах. Те редко переезжали пролив, и греки плели о них не весть что.

Завидев отряд, всадники подъехали поближе и сдержанно приветствовали Бреселиду. Они держались отстранено и даже, как показалось Делайсу, враждебно. Югей, предводительствовавший ими, пустил коня бок о бок с лошадью сотницы, но понять, о чем они говорили пленник не мог, потому что всадники обменивались короткими отрывистыми фразами по-меотийски. Тогда-то Югей впервые, обернувшись, внимательно посмотрел на сына архонта. В его глазах читалась неприязнь, даже злоба, от которой Делайс уже отвык в отряде Бреселиды.

Меот смерил его презрительным взглядом и с отвращением сплюнул под ноги.

— Новая игрушка Тиргитао? — спросил он нарочито громко и подбирая греческие слова, чтоб пленник мог его понять.

Много позже Делайс узнал, что мужское братство Кайсак, чьим тотемом был степной волк, оказывает на дела кочевых родов заметное влияние. Сыновей и братьев в семьях действительно было немного, и каждый из них тащил на себе тяжелый груз работы, а потому пользовался большими правами. Их смерти на жертвенном огне боялись все члены рода — сильные руки накормят много голодных ртов.

Опасаясь влияния мужского братства, меотийские царицы никогда не брали себе мужей из соплеменников. Такой царь мог бы многое поставить с ног на голову. Несколько лет назад, перед браком Тиргитао с Гекатеем, мужчины Кайсака послали Югея передать царице очередное требование взять супруга «из своих». Владычица Горгиппии не удостоила Югея ответом на словах, она просто приказала сломать ему ноги и выбросить в степь. К счастью для меота, его подобрали товарищи, ожидавшие недалеко от города.

Но с тех пор отношения между Кайсаком и царицей не восстанавливались. Мужчины, например, не пошли за пролив, считая ссору с Пантикапеем «войной Тиргитао», к которой они не имеют никакого отношения. Зато степные братья охотно грабили эллинские караваны с зерном, рыбой и солью, которые по договору охраняли меотянки царицы. Добычу они презрительно называли «добром Тиргиао».