Эхо мёртвого серебра-2 - Александр Георгиевич Шавкунов

— Знаете, — произнёс я, обращаясь скорее к собравшимся, чем к послу. — Этот меч убивал многих, от разбойников до отродий Света и Тьмы. Но я не хочу пачкать его кровью такого мусора, как вы. Да и незачем доставать меч, чтобы наказать комара.

Ладонь посла хлопнула по поясу, лицо исказилось гримасой ненависти и отвращения. Оружие забрали на входе в замок. Я повернулся к гвардейцам, стоящим у входа в зал, указал на посла:

— Дайте ему меч, а как закончим отнесёте на переплавку.

Ближайший воин, в новеньких блестящих латах, нехотя поднёс клинок послу. Усатый скривился, но вырвал из рук, отбросил пустые ножны и наставил меч на меня.

— Перед смертью я отрублю тебе голову!

— Смертью? — Я склонил голову к плечу, делая вид, что поражён до глубины души. — О, я прослежу, чтобы вы жили! Такое ничтожества не имеет права даже на отдалённо благородную кончину.

Он атаковал сноровисто, но слишком медленно из-за доспехов. Под общий выдох клинок вспорол воздух передо мной. Остриё мелькнуло у носа, почти оцарапав. Посол шагнул вперёд, вкладывая в удар весь вес и силу. Будь на моём месте кто другой, даже в латах, ему пришлось бы несладко.

К несчастью для усатого, я всю сознательную жизнь сражался с героями благословенными Светом, эльфами и прочей сволочью. В сравнении с ними он двигается медленнее замёрзшей улитки. Клинок со свистом мелькает рядом, но не в силах достать меня. Усатый рычит, пытается ускориться, повалить или загнать в угол.

После очередного выпада я небрежно пнул в открывшееся колено. Усатый, увлечённый инерцией меча, охнул и повалился на пол с грохотом горы железа. Нелепо вытянулся, крича и держась за вывернутое в обратную сторону колено. Меч выронил, и тот, гремя гардой по камням, отлетел к придворным. Те расступились, будто это змея.

Усатый вскинулся вцепиться мне в шею, но пинок в грудь опрокинул на спину. Я почти услышал, как под латами хрустнули кости. В нагруднике появилась заметная вмятина по форме башмака. Посол выгнулся, распахивая рот, глаза выпучились, как у жабы под сапогом. Я молча наступил на руку у плеча, надавил всем весом, а затем резко наклонился и рванул кисть вверх.

Истошный вой слился с хрустом костей. Усатый попытался вырваться, но хлёсткая пощёчина бросила обратно на пол. Я продолжил ломать его, бережно, почти любя. Кость за костью, не прорывая плоть и фиксируя погнутым доспехом.

Этому меня научили пыточных дел мастера, бывшие моими няньками. Человеческая плоть податлива, как глина, можно придать любую форму. Лучше всего получается с детьми... от вида их шедевров я мочился во сне ещё месяц.

Усатый потерял сознание исходя пеной изо рта, и в троном зале воцарилась тягучая тишина. Я выпрямился над изломанным, потерявшим человеческий вид телом. Огляделся, придворные дамы лежат на полу, мужчин заметно убавилось, а те, что остались прикрывают рты, сдерживая рвоту.

— Шут. — Позвал я не поворачиваясь.

За спиной зазвенели медные бубенцы, раздались торопливые шаги.

— Да, господин?

— Отвези этот мусор владельцу и передай, что я оценил красноречие. Скоро прибуду с визитом.

***

Маг смотрит на посла со смесью тошнотворного ужаса. Тело лежит в повозке на соломе, похожее на сломанную куклу. Глаза проворачиваются в орбитах, следя за мной. В них уже нет ненависти, только ужас. Я стою у телеги, сложив руки на груди, и наблюдаю, как в стороне вешают сопровождавших. Маг сглотнул слюну и посмотрел на меня.

— Господин, это действительно нужно? В смысле... он и так калека до конца жизни!

— Ты. Обсуждаешь. Мой. Приказ?

Я сохранил спокойствие в голосе, но каждое слово падает на мага, словно гранитная плита. Он сгорбился, втянул голову в плечи и замотал головой. На лице выступил мелкий бисер пота, а спустя мгновения руки распростёрлись над усатым, и с пальцев заструился свет.

Лечение специфическая штука, тем более магическое. Ничего не проходит просто так и само по себе. Если перелом не вправить, то кости срастутся под любыми углами, это был первый урок скульпторов плоти, что я получил. Довольно бесполезный, до сего дня. Пусть я и строю из себя героя в белом и на белом коне, но враги должны гадить под себя от одной мысли о сопротивлении.

Кости не срастутся мгновенно, магия не всесильна. Но пока шут довезёт это изломанное посмешище в открытой телеге, его увидят достаточно людей. А историю услышат и того больше.

Я выждал, пока раны и кожа зажили, оглядел подобие человека и кивнул.

— Надеюсь он говорить может?

— Если гортань не слишком пострадала... господин.

Я улыбнулся и положил ладонь ему на плечо, принудил посмотреть в глаза. Маг сжался сильнее и будто стал вдове меньше ростом.

— Скажи мне, парень. — Сказал я, хотя маг явно старше на добрый десяток лет. — Какой смысл в жестокости и что её делает чрезмерной?

— Я... я не знаю. Но это... — он указал на усатого, что теперь больше похож на осьминога, натянутого на поломанный манекен человека. — Это точно выше всякой меры!

Я покачал головой, добавил теплоты в улыбку и повысил голос, слегка, чтобы расслышали наблюдающие за отправкой.

— Жестокость — это инструмент, враги должны знать, что их ждёт и трижды подумать, стоит ли оно того. Один покалеченный спасёт от этой участи тысячи. Так что скажи: стоит ли страдания одного виннового спасения тысячи невинных?

— Я... наверное, да...

— Несомненно!

Я хлопнул мага по плечу, прижал его к себе и свободной рукой обвёл двор замка.

— Узурпатор был глуп и не понимал пользы жестокости, полагаясь только на ярость и смерть. Я же рождён править, с младых ногтей обучен повелевать. Так что скажи, кто лучше разбирается в управлении государством, я или твоя внутренняя мораль?

— В... вы...

— Именно! А теперь иди к Элиасу, у него найдётся для тебя работа. — Маг, услышав это, мелко затрясся, пришлось успокоить. — Не такая, будешь учить молодняк своей магии. Видят боги, твои заклинания самые полезные! Будешь имперским архимагом!

— Архимагом... — Глуповато повторил маг, и впервые на лице проступил луч света. — Архимагом?

— Ну конечно, давай, поторопись. Звёздный Ветер не любит ждать.

***

Управление государство влечёт за собой некоторые издержки. На столе передо мной лежит стопка бумаг высотой до потолка, как кажется. Каждый лист покрыт