Серебряная рука - Стивен Рэй Лоухед

— А ты вообще тут ни причем! — взвизгнул принц.

— Я истинный бард нашего народа, — спокойно ответил я. — Я один владею суверенитетом. Только я могу даровать королевскую власть.

— Ты вообще ничто! — взревел принц, размахивая у меня перед носом золотым торком. — Вот знак власти моего отца. Значит, король — я!

— Я вижу, что торк у тебя, но это еще не делает тебя королем, так же как пребывание в лесу не сделает тебя деревом!

По толпе прокатились смешки. От этого принц совсем озверел. А я безрассудно продолжал.

— Никто не мешает тебе носить этот торк и командовать воинами. Оденешь себя покрасивее, одаришь золотом и серебром свою свору, если у тебя есть золото и серебро. Короче, ты волен делать что пожелаешь, но запомни: суверенитет не в торке, не в троне, не даже в быстром мече. — Я повернулся к людям. Пришло время действовать, и раз и навсегда убрать принца со сцены.

— Слушайте меня, люди! Мелдрин не король. Вы только что видели вашего нового короля. Лью — избранный король по заветам предков. Не слушайте Мелдрина! У него здесь нет власти. Он не может…

Чего именно не может Мелдрин, я сказать не успел. Принц приказал своей волчьей стае:

— Хватайте их! Взять обоих!

Глава 4. ЯМА

— Мне жаль, брат.

С таким же успехом я мог бы говорить с грязью на дне. Лью сидел, подтянув колени к груди, положив голову на руки. В тусклом свете ямы он смотрелся тенью, угрюмой и несчастной тенью.

После семи ночей и дней, проведенных в яме в качестве пленников Мелдрина, я его не винил. Моя вина. Я недооценил Мелдрина и его готовность пойти против традиций нашего народа. А еще я неверно оценил готовность Волчьей стаи стать на сторону принца в борьбе со своими сородичами. А еще я переоценил степень уважения людей к Лью. Они могли превозносить Ллеу, но Мелдрина они давно знали, он был одним из них. А Лью — чужак, незнакомец.

И все же я надеялся, — нет, я верил, — что люди не останутся в стороне, не позволят Мелдрину поднять руку на последнего оставшегося барда. Король — это король, но бард — сердце и душа народа; он — их жизнь в песне и светильник, ведущий народ путями судьбы. Бард — главный дух клана; он — связующее звено, золотая нить, связывающая прошлое со всем, что еще предстоит.

Но страх ослепляет, он делает людей глупыми. А еще — смутные времена. Я не понял, что люди не захотят бросать вызов Мелдрину, особенно если это грозит кровью. В День Раздора даже храбрые не стали бы рисковать жизнью ради истины, по которой мы когда-то жили.

— Мне очень жаль, Лью.

— Перестань, Тегид, — пробормотал он. — Мне надоело.

— Я не хотел, чтобы так случилось.

Он поднял лицо к низкой черной крыше над головой.

— Ты тут ни причем. Я сам виноват, что согласился на это. Не надо было тебя слушать.

— Мне очень жаль, Лью…

— Прекрати! — Он повернулся ко мне. — Как есть, так есть. — Я видел: он старался преодолеть летаргию нашего безнадежного положения, но переоценил свои силы и снова и снова падал в пучину отчаяния. — Что толку переживать? — Он надолго замолчал. Я даже подумал, что он вообще не хочет больше говорить. Но он вдруг произнес: — Теперь я вспомнил, Тегид. Я все помню, а раньше почему-то не мог вспомнить.

— О чем ты?

— Я вспомнил мой собственный мир, — ответил он. — Пока я не вернулся, я почти забыл о его существовании. Я не хотел вспоминать, понимаешь? И мне почти удалось забыть. Если бы не Саймон, я бы не думал о возвращении и потерял бы память о нем.

Я пытался рассмотреть выражение его лица в полутьме ямы. Мы никогда не говорили с ним о его мире. Барды о таком не спрашивают. Пришельцев из других миров, живущих среди нас, уважают, их принимают в клан, учат, дают возможность проявить себя и заслужить ту честь, какую смогут. Мы стараемся облегчить им бремя жизни. Но не более того. Разлом между мирами стал шире, а на мосту теперь темно. Бывало, мы ходили на ту сторону, приносили им наше понимание жизни, но то было раньше, теперь — нет. Мы по-прежнему привечаем чужаков, но не ходим в их мир, не приносим им дары, как раньше.

— Все изменилось, — незнакомым голосом продолжал Лью. — Мой мир изменился. Теперь он еще хуже, чем в тот день, когда я ушел, хотя там вряд ли прошло больше пары дней. Ни цвета, ни жизни — все тускнеет, разлагается, распадается. — Казалось, он пытался что-то объяснить самому себе; поэтому я не стал вмешивался, позволяя ему выговориться. — Война здесь, в раю, она, видишь ли, влияет на жизнь там.

Профессор — я имею в виду одного своего знакомого там, — он мне все объяснил. И я ему поверил. Но я понятия не имел, что изменения могут оказаться такими разрушительными. Как будто мой мир исчезает у меня на глазах.

Я вспомнил, что он говорил о Сионе, отравляющем наш мир или, по крайней мере, развращающем слабого принца Мелдрина.

— Зависимость от чужого мнения — это серьезная опасность, — заметил я.

— Нет, Тегид, ты пока не понял, — быстро ответил он, поворачиваясь в темноте и наклоняясь ко мне. — Речь идет о куда более серьезных вещах. Понимаешь, существует баланс — гармония между этим миром и тем. Саймон этот баланс нарушил; его идеи, его планы, да само его присутствие здесь все изменило.

— А изменения в одном мире провоцируют изменения в другом, — спокойно кивнул я.

— Поверь, если в наших мирах осталось что-то такое, что стоит спасти, Саймона необходимо убрать отсюда.

— Я верю тебе, брат, — ответил я. — Только прежде чем спасать мир, хорошо бы спасти себя.

— Мы должны выбраться отсюда. — Он резко поднялся — как поднимался бесчисленное количество раз прежде, — чтобы стукнуться о доски над нашими головами. — Как думаешь, он нас убьет? — спросил он через