Плата за одиночество - Бронислава Вонсович

Новые туфли к концу дня неимоверно давили на ноги. Сабина утверждала: это потому, что я не привыкла к нормальной обуви, так как в приюте нам доставалась старая, поношенная — в такой приличной инорите показаться стыдно. Хорошо хоть у обновки каблук был не такой высоты, как хотелось моей мучительнице. Я ей справедливо указала, что с непривычки могу упасть, тем самым уронив репутацию косметической лавки иноры Эберхардт чрезвычайно низко, до уровня пола, на котором окажусь. Сабина поворчала немного, что нужно привыкать к хорошей жизни и начинать это с обуви, но все же сдалась. Туфли были хоть и на каблуке, но небольшом. Ходить в таких удобно, падать — невысоко. Ногу они облегали очень красиво, ничего не скажешь. Это плюсы. Но были и минусы, просто огромные — даже такой небольшой каблук был мне непривычен, а стоили туфли половину выданной мне в приюте суммы. Вторая половина почти полностью ушла на маникюр. Наращивание было небольшое, насколько денег хватало, всего пару линий, но делалось это магически, почти мгновенно. А за скорость надо платить, как сказала Сабина. Она предлагала мне одолжить немного, но я твердо решила, что попробую обойтись без ее помощи. Пока того, что у меня оставалось, достаточно, чтобы купить крупу подешевле и прожить на каше месяц до выплаты первого жалованья. Правильно в свое время посчитала родившая меня женщина, в приюте меня приучили к экономии. Я привыкла обходиться малым, да и цены на продукты хорошо знала — все воспитанницы время от времени ходили делать общие закупки. Под руководством монахини, разумеется, в одиночку нас никогда никуда не отпускали. Я еще раз пересчитала оставшиеся монетки и решила, что их должно хватить. В крайнем случае пару дней поголодаю во славу Богини…

Хозяйку заведения, в котором мне предстояло работать, мой вид устроил безоговорочно. Она одобрительно сказала, что выгляжу теперь я так, как подобает. Оказалось, по поводу платья я беспокоилась совершенно напрасно. Продавщицам полагалась униформа, зеленого сукна платье с белым воротничком и манжетами. Выглядело оно строго, придавая дополнительную солидность обстановке. Нет, это не оговорка — клиентки явно считали нас не более чем предметом обстановки, с той разницей, что изредка обращались с вопросами к нам, а не к креслам. Но так как отвечала только Сабина, то я для покупательниц была интересна не больше, чем витрина, а намного, намного меньше. Там хоть образцы интересующего их товара стояли. А на мне даже никаких надписей.

Весь день я провела на ногах, выполняя поручения «подай-принеси» то ящичек, то баночку, то ключ от стеллажа, то нужный буклет. Сабина отдавала приказания с особым удовольствием человека, в кои-то веки дорвавшегося до небольшой власти. А если вдруг выдавалась минутка, когда в магазине никого не было, то мне вручалась брошюра с описанием представленной на витринах продукции и давался наказ выучить как можно больше текста. Память у меня хорошая, и Сабина постоянно твердила одно и то же покупательницам, так что к концу рабочего дня я отвечала на вопросы иноры Эберхардт, почти не путаясь. Одновременно я заряжала выданные мне накопители. «Чтобы не задерживать тебя после окончания рабочего дня», — как говорила инора, делая вид, что заботится исключительно о моем удобстве.

Жила она в том же узком, вмещавшемся между двумя крупными торговыми галереями здании, где находилась ее лавка. На первом этаже были небольшой зал для покупателей и два крошечных подсобных помещения. Первое служило рабочим кабинетом хозяйки, в нем заключались договора на изготовление косметических средств и проводились необходимые замеры. Второе отводилось под нужды продавщиц. Кроме шкафа с форменными платьями, там была еще маленькая тумбочка с разными мелочами, могущими нам пригодиться в течение дня, и одинокая табуретка, на которой я даже успела сегодня совсем недолго посидеть. Все было таким крошечным, что у меня вызывало чувство неудобства. Казалось, давили не только стены, но и потолок, хотя он располагался на обычной высоте. Но инору это устраивало. Жила она одна. Второй этаж отводился под ее личные апартаменты, а в подвале располагалось небольшое производство — часть продукции хозяйка делала самостоятельно, по индивидуальным заказам. Цены на эти кремы, указанные в лежащем на столике скромном неярком листочке, были такими, что стоимость купленных сегодня туфель мне показалась не такой уж большой, а выданные в приюте деньги — совсем мизерными. Неужели кто-то такое покупает? Насколько я успела заметить, все пришедшие сегодня дамы ограничивались выставленным на витринах. Косметика там тоже была дорогой, но не чрезмерно. Заказывалась она по специальным рецептам на фабрике, а здесь только расфасовывалась. Сама инора Эберхардт пользовалась только тем, что делала лично. Кремы, маски, декоративная косметика — рецепты всего этого были ее собственные. Зато выглядела она намного моложе истинного возраста. Все это Сабина рассказала, когда внезапно появилось желание поболтать. Вид у нее при этом был такой, будто она мне делала огромное одолжение. Дела иноры Эберхардт меня занимали мало, к тому же Сабина отвлекала меня от изучения косметических премудростей, поэтому слушала я ее невнимательно. Чужая жизнь — дело такое, чем меньше о ней знаешь, тем лучше. А уж сплетничать о жизни нанимательницы во время работы совсем не годится. Так что я по большей части молчала, а когда инора Эберхардт спустилась в очередной раз к нам на проверку, стояла перед витриной и сравнивала описания в брошюре с тем, что там стоит.

— Можно закрываться, — заявила она. — В такое время посетителей не бывает.

Сабина тут же устремилась с табличкой «Закрыто», которая раньше стояла за прилавком, к входной двери. Два засова — верхний и нижний, — проскрежетав, заняли свое место. Хозяйка лично приложила к ним руку, активировав магические запоры. Сабина опустила жалюзи на витринные окна, проговаривая для меня, в какой последовательности и куда нужно нажимать, чтобы это сделать. На этом все предосторожности закончились. Общая защита была неактивна, наверное, хозяйка включает ее без посторонних.