Трудно быть феей. Адская крёстная - Ея Россо

Ждан предлагал Сириусу смастерить гроб хрустальный, мастеров-ювелиров нашел соорудить усыпальницу в саду дворцовом в углу потаенном, чтобы не беспокоил никто. Волк отказался. Негоже любимую раньше времени хоронить.

От царя Берендея — отца Ягини — раз в месяц лекари, знахари да маги в избу лесную наведывались. Государь поначалу хотел в царских хоромах дочь разместить, в опочивальне ее девичьей, да не тут-то было. Какую комнату для царевны не приготовят накануне, ту отпереть не могут опосля ни ключами, ни магией, ни вышибанием.

Пытались двери снимать с петель, но и тут незадача вышла. Едва комнату служанки-горничные покидали, как покрывалось все пылью серой. На уборку сутки-двое приходилось тратить. Заслоны колдовские, амулеты и обереги не спасали от наваждения. Бытовая волшба не срабатывала; приходилось ручками прибираться, да одежду потом выкидывать — не отстирывалась она от напасти. Тогда-то и согласился Берендей под присмотром Сириуса оставить царевну в домике её лесном.

Время шло. Ждан с Амбреллой спустя год поженились. Подошел срок и королева Вечного леса двойню родила: мальчика и девочку. Оба царства пировали две недели, от души радуясь такому чуду. Теперь и голову ломать не надобно, сразу два наследника — сыночек на отцовский трон, дочка — на мамкин.

Года два детишкам исполнилось, когда пришла страшная весть из дальних краев: будто бы война великая приключилась между богами Нави и Яви на краю земли. А принес её коргоруша вместе с Бабам Кузьмичом. Раз в полгода домовой в гости к волку с Ягиней наведывался, новостями обменивались, письма-подарки от Ждана с Эллой передавал. Сам государь только пару раз и сумел за все время к другу вырваться. В этот раз Кузьмич с собой кота прихватил: отдохнуть от царских отпрысков — больших любителей к кисе поприставать. А с тех пор, как в них магия наследная пробуждаться стала, бедному Черрику (имя ему Эллочка присвоила за любовь к ягоде черешне) и в тенях покоя не стало, везде отыщут и играть заставят, никакого слада с мелюзгой.

Посидели товарищи вечерком, потужили, дела обсудили, на Ягиню вместе глянули, когда удивленный коловерша носом повел и промурчал:

— Отр-р-ра-а-ау… Не убр-ра-а-ал мыр-р-р. — и картинку показал обоим, как входит между лопаток девичьих олчния черная, прощальный подарочек от сестрицы младшей.

Кровь отхлынула от лица у Сириуса, перед глазами замельтишили моменты давние: вот он повернулся к стольному граду, собираясь к костру во всю прыть бежать. Феврония как раз руку одну из пут выдернула и что-то вдогонку Ягине швырнула. Вспыхнула молния в сознании волка и словно наяву увидел он, как входит меж лопаток девичьих магия темная.

Кинулся Сириус к царевне, осторожно на бок перевернул, пуговки на платье расстегнул, стали в шесть глаз спину белоснежную разглядывать. Тут и обнаружили родинку с пятак. Коргоруша упреждающе рыкнул отгоняя друзей, и принялся вылизывать место отравленное. Не успели волк с домовым ахнуть, как острым когтем чиркнул кот по плоти нежной, пятнышко вырезая.

Хлынула кровь густая черная, Сириус на колени упал, едва желание сдерживая коргорушу не придушить. Бабай Кузьмич не растерялся, из мешочка своего походного достал ткань чистую, Впавшего в ступор волка отправил к колодцу за живой водой. Дождался, когда кровь течь перестанет и кот подойти позволит, да за дело принялся. Промыл порез, смазал края мазью дурно пахнущей, умостил царевну так, чтобы на боку лежала и назад не заваливалась.

Трижды коргоруша рвал кожу девичью, едва рана затягиваться начинала. Трижды шла из раны кровь черная. И только когда от крема леченого аромат трав лесных пошел, рухнул Бабай Кузьмич в кресло, едва дыша, разрешив Сириусу ближе подойти царевну за руку подержать.

Спустя пару часов края пореза затянулись, а к ночи и вовсе от него следа не осталось. Ягиню в порядок привели, по возможности кровь с тела омыли, и удобно на ложе устроили.

— Целу-у-у-уя-а-ау, — растянул в коргоруша пасть в улыбке.

Сириус вздогнул в глазах надежда забрезжила. Склонился он над царевной, припал к устам поцелуем горячим и… залился слезами горючими. Не вздохнула, не шелохнулась любимая. В тот вечер напились знатно волк с домовым, да коловерша не отстал, знай, лакал молоко забродившее. А под утро приснился симурану сон.

Вскочил волк, как подорванный, растолкал Кузьмича и затребовал:

— Какое, говоришь, знамение на краю света видывали? — домовой спросонья долго понять не мог, что от него хотят. Наконец, сообразил, поведал, что знал.

— Покуда не вернусь — отсюда ни на шаг! Берегите её! — прорычал волк и был таков.

Мчался Сириус через леса и горы, моря и океаны на край света туда, где заря цветная вот-вот взойти должна была. Где снег кровавый впервые за века землю покрыл. Где мертвое умерло по воле богов окончательно. Где страж стоял на перепутье миров и не ведал, что спешить надобно, иначе не видать ему Ясуни Святогоровны как своих ушей.

«Где началось все, там и закончится», — бились в висках слова храмовницы рыжей из сна. А сердце эхом вторило: «Успеть! Успеть!» У моста Калинова на речке Смородине Велеса не оказалось. Други его верные плечами пожали: никому не сказывал стаж миров, куда в очередной раз отправился. Но приметили — ушел ровно после того, как не прошла мимо дева призрачная, что каждый год в одно и то же время день в день приходила, стояла на краю моста, а черту не пересекала.

И помчался Сириус на остров Буян. Туда. Где все началось для богов. Туда, где все и закончится. Признал, видимо, Велес в призраке бессердечном и безмолвном любушку свою. Разгадал слова, ведуньей сказанные, и отправился туда, где нетленным в гробу хрустальном на верхушке дуба могучего спала Азовушка. Мертвое мертвым стало — ушла Зеркалица-Ясуня за грань. Умерла окончательно. Увела за собой все свои перерождения. И если не успеет Велес в уста бездыханные жизнь вдохнуть, не пробудится Зорюшка, тленом рассыпется.

Рассвет цветной отыграл красками на краю миров после того, как боги войной натешились. Осталось дождаться волны стоячей, что омоет земли от снега кровавого, обрушившись ливнем на свет белый.

Ровно в тот миг, когда волна стеной поднялась, а Велес гроб хрустальный в веток на берег спустил, шагнул Сириус на остров Буян. Оглядел бог симурана, в глаза заглянул, будто душу вынул, ничего не сказал. Вместе они крышку тяжелую сдвинули, и застыли, красотой богини любуясь.

Едва громыхнуло за горизонтом, отвернулся волк отвернулся и дышать переста. Сверкнула молния, волна морская стеной громадной напротив острова застывшая вдруг ожила и в одно мгновение на мир обрушилась. Сириуса едва не смыло в пучину, да сзади кто-то за рубаху придержал. Так и стоял волк, покуда не сошла вода, дланью бога на краю смерти удерживаемый.

Когда стихло все, повернулся к обоим с поклоном и благодарностью. Сжалось сердце мужское от тоски: Весле глаз не сводил с любушки своей ожившей. Азовушка, рук не размыкая, улыбалась, голову на плечо любимому склонив. Не успел Сириус мысль свою высказать, протянула ему богиня горсть жемчуга морского. Седом Велес туесок походный с водой мертвой передал.