Хозяин теней. 3 - Екатерина Насута

И не он один.

— Чтоб тебя… — пробормотал один из охранников, осеняя себя крестным знамением. — Вот же ж… как глянет, так прямо душа в пятки. Прости, Господи.

И поклонился.

— Не поминал бы ты, — буркнул второй. — А то накличешь ещё. Давай, закрывай.

— Погодь. Дай продышаться. А то ж Кулыба в дом погонит, в эту… лабраторию… ну его… вот точно уйду.

— Ты б не молол языком, Жук. Я-то смолчу, но сам знаешь, если вдруг… сам там окажешься. И это… чтоб не как в тот раз, когда ты молишься, а я убираюсь… а этот над душою стоит. Погань натуральная.

С ворчанием, мужик потянул створку, но то ли петли обвисли, то ли тянул он без должного усердия, но та поддавалась с трудом и скрежетом.

— Если и бить, то сейчас, — шепчу Еремею. — В дом войти всё одно поводка не хватит. Да и мало ли…

Нервировал меня этот, уехавший. И как знать, что он там в доме оставил.

— Давай, — Еремей кивнул. — Только тихо, чтоб. Глядишь, и выйдет, если так-то. Если людей нету.

Призрак ухнул и, выскользнув из тени, ударил стоявшего в спину.

— Эй, Жук, ты чего? Жук? Сердце?

Тоненька ниточка силы потянулась ко мне. А следом и вторая.

— Идём, — я с трудом отлип от мёрзлой земли.

Не знаю, видно ли там, с башни, хоть что-то. Ночь тёмная, рыхлая. И вряд ли они ждут нападения. Охраннички вон полчаса во тьму пялились. А значит, шанс есть. И я побежал, по рыхлому кочковатому полю, надеясь, что повезёт, что это движение не заметят, а поводок…

Тьма сама рванула вперёд. И с нею — Призрак. Он огромными скачками поднимался по ступеням вышки, и длинный скорпионий хвост задевал дерево. И я морщился, потому что это было громко.

Неприятно.

А ещё странно, что тот, на башне, не слышит.

Он всё-таки что-то да заметил, начав поворачиваться в нашу сторону. И даже ружьишко с плеча сдёрнул.

Но не успел. Призрак ударил в спину и с такой силой, что человек не удержался на ногах. А подняться ему не позволили.

Три.

И тени ворчат, делясь силой.

Хорошо.

Теперь во двор. Так-то по ощущениям там пусто, но вот мало ли.

И поводок дёргаю, разбивая связку. Теперь Призрак закладывает полукруг, не забывая заглянуть в приоткрытую дверь сарая. Там пахнет бензином. Его глазами я вижу обшарпанный бок грузовика. Ещё какую-то машину. Бочки вдоль стены. Канистры.

Людей нет.

Грузовик — это очень хорошо. Это то, что нам нужно. А ещё нужно в дом. Еремей, подхватив мертвеца, вытаскивает за забор, в тень. Мишка уже убрал второго. И ворота закрыл.

Встречаемся взглядами. Немного боязно, что ли. Вдруг да решит, что нужно было иначе.

Мягче.

Гуманней.

И налёт ведь планировали разыграть. А тут трупы. Но нет, кажется, братец не такой чистоплюй, каким прикидывался.

Помимо дома и сарая есть ещё пара сооружений. Овин? Птичник? Только в них тихо, и что-то сомнительно, чтобы здесь скотина имелась.

— В дом? — спрашиваю шёпотом. — Сколько там может быть?

— Не знаю, — Еремей щурится. — Всё переменилось. Раньше здесь народу было куда больше. А тут будто вымерло всё…

И вымрет.

Я толкаю Тьму, и та рассыпается облаком, которое просачивается сквозь запертую дверь. Призрак ворчит, правда, недолго. Цепляясь за брёвна, он довольно ловко вскарабкался на второй этаж, где виднелось приоткрытое окошко. Перетопили, что ли? Как-то тут не принято проветриваниями баловаться. Обычно и без них сквозит.

— Господи, спаси и помилуй. Господи, спаси мя, грешного, и помилуй… — давешний лысый толстяк сидел на стуле и покачивался. Одной рукой он прижимал к груди бутылку с мутным содержимым, а второй криво размашисто крестился.

Взгляд его блуждал по комнате.

С виду обычная. Богатая, пожалуй, по деревенским меркам. У стены кровать с железною спинкой, украшенною блестящими шариками. На кровати — гора подушек. Сверху гору прикрывает кружевная салфетка, расшитая по краю.

На стене — медвежья шкура, защищает от холода. Ещё одна — на полу.

Стол. Массивный шкаф. Комод с зеркалом. В зеркале и отражается перекошенное лицо толстяка. А я не могу понять, что же его так сильно напугало-то?

Мебель крепкая, добротная и с претензией на красоту, резьбой украшена.

Подушки белые.

А на спинке стула шарф свешивается.

— Хозяин, — дверь приоткрылась. — Поехал?

— Поехал, чтоб его черти драли. Господи, что деется, что ж… — толстяк поднялся неловко, едва не выпустив бутыль. Причём была та не от благородного напитка, а такая, тёмного стекла и немалого объема. Подобные дуют аккурат для домашних нужд. — Куда всё… чтоб его… что вылупился? Сговорились? Думаешь, не знаю ничего? А я знаю. Шепчешься с этой поганью за моей спиной. Обещаешь ему чего… чего?

— Давайте, я помогу, хозяин, — вошедший поспешно подхватил толстяка под локоток. — Что ж вы так, себя не бережёте? Вторые сутки на ногах. Вам прилечь надобно. Отдохнуть.

— Надобно, Мал, надобно… да только как? Разогнали всех, а хозяйство блюди. Как его блюсть-то, когда ни девку завесть, ни кого иного. От этих-то толку нет… только и горазды, что жрать да пить. И ещё этот… недовольный… пыльно у него, видите ли. Покои надобно держать в порядке. А когда? Когда, я спрашиваю? Я ему и сказал-то, отдай, мол, мне какую девку, всё одно гробишь…

Призрак стёк на подоконник и принюхался.

А вот внизу, на первом этаже, воняло. Я чувствовал запах через Тьму, но не мог понять, что за он. Тухлятина? Гниль? Вода застоявшаяся? Что-то такое, на диво отвратительное, заставившее даже Тьму замереть. Её тело раздалось, выпустив тончайшие нити, на которых запах стал оседать.

Сила?

Дело не в запахе, а в… силе? Энергии? Грязной, как не знаю что. Меня аж замутило, когда эта энергия ко мне пошла. Это ж как надо было извернуться, если даже с покойников она приятнее, что ли.

Поток ослабел.

— Спасибо, — буркнул я, рот раскрыв. Хотелось зачерпнуть снега и почистить рот. Или хотя бы сплюнуть.

— И ты вон, — брюзжащий голос Кулыбы отвлекал. — Совсем страх потерял. думаешь, он за тебя заступится? Пожалеет? Я вон тебя жалею, а где благодарность? Нету… неблагодарная ты тварь, Мал. Но ничего. Этот сегодня есть, а завтра нету… нету завтра.

Он хихикнул.

— Думает, я глупый, не понимаю ничего. А я не глупый. Всё вижу. Всё разумею. И что выносил он ящиками, и что… уехал и не вернётся. А ты вот останешься. Со мною останешься, Мал.

— Конечно, хозяин, — парень и не думал возражать. Голос его звучал мягко, успокаивающе. —