Камбрия - навсегда! - Владимир Коваленко

процитировала Немайн. — Прошу прощения, что не в рифму, я даже не знаю, переводили Гумилева на немецкий или нет…

— Русский поэт? Не знаком.

— Да и не стоит уже знакомиться, пожалуй. Это в юности, когда легкая толика пессимизма и безнадежности воспринимается как перчинка, Гумилев хорош. А после тридцати — только тем, кто не вырос дальше и не умеет грустить сам. Правда, мне подходит? Тварь скользкая… Я такая. Вылупилась из хорошего человека, как Чужой, — пригорюнилась Немайн. Ноги гудели, и она присела на случившийся кстати пенек. Судя по шуму, с него только встал один из друидов. Как бы не вознамерился занять место обратно.

— Как это — вылупилась? — заинтересовался мертвый композитор. Он как-то незаметно сменил жреческий балахон на привычный фрак. — Вы же не птица…

— Это целая история. Если коротко — был человек, неплохой, смею надеяться. Он заболел, потерял сознание, а вместо него появилась я. С его памятью, но другая.

— А-а-а. Ну, это нормально, — успокоился призрак. — В сущности…

Немайн дернула ухом.

— …это с нами происходит каждое утро. Один человек засыпает, другой просыпается.

— Это не то.

— Любое подобие не отражает полностью свойств объекта… Простите великодушно, но, пообщавшись с немцами, поневоле станешь дрянным философом! А почему вы говорите — он?

— А это был мужчина. — Про подобие и объект он бы лучше Анне растолковывал, уж кто-кто, а лучшая ведьма королевства в подобиях разбирается! Вот бы свести. И послушать разговор!

— Даже и так? В таком случае должен вас порадовать — если вы и были безумны, то выздоровели. Что-то, конечно, осталось, что-то остается всегда, но и это вам на пользу. Припомните-ка оперных героинь. Взбалмошные экзальтированные особы, повинующиеся не разуму, а чувствам. Иные на грани безумия, иные туда соскальзывают… В наше время это принято играть — так вам будет попроще.

Немайн хмыкнула:

— Ну вот уж Норму я точно сыграть не смогу. Убить детей…

— Она же не смогла убить!

— А я не могу даже подумать!

Церемония закончилась.

Одна из жриц со снопами обернулась, откинула капюшон, разлив по плечам черное золото прямых волос. Просияла. Какие у нее глазищи!

— Я — это ты!

— Нион? Луковка? Ты куда исчезла?

— Ты знаешь! Ты все знаешь. Но тут все сложнее, чем я думала. Я трусиха, моя богиня.

— Я не богиня.

— Я знаю, но я привыкла. А что обещала — сделаю! Я боюсь и топи, и стрелы, и снова топи — того, что меня туда бросят по приказу друидов. Но я все сделаю!

— Возвращайся, Луковка, — предложила Немайн, представившая, как маленькая и неприспособленная Луковка пытается проповедовать язычникам. Одна-одинешенька. Да с ее характером. Как бы не вышло первой в Уэльсе мученицы. — Мне ты ничего такого не обещала. По крайней мере, я не принимала твоих обещаний. Или, хочешь, я пошлю тебе охрану? Желающие найдутся.

— Никого мне не надо, кроме тебя, — не согласилась Нион, — а ты со мной всегда. Я все сделаю, только, может быть, не очень быстро. И к тебе вернусь. Обязательно. Во сне или наяву, живая или мертвая… Ведь я — это ты!

Серебряный смех… Немайн раньше и не замечала, что Нион выше ростом! Какая-то была маленькая, беззащитная — а вот выросла, вдруг и сразу. Хотя маленькой Нион казалась до болезни-обновления, тому, кем Немайн тогда была. А теперь все выглядит таким, каким и должно быть…

Нион стоило как следует отругать — за то, что ввязалась в авантюру до выздоровления Немайн да в одиночку, но — роща сменилась дымчатой тьмой, пророчица и старик-композитор исчезли, а вместо щебета птиц и шума разговоров раздался ровный, немного механический голос:

— Говорит Сущность. Сообщаю о вашем текущем балансе свершений. К настоящему моменту они составляют одну целую шестьдесят две сотых доли процента от необходимого для обратного переноса.

И на этот раз, прежде чем крутящаяся тьма утянула сиду в глубокий сон без сновидений, Немайн успела выкрикнуть:

— Да пошли вы со своим обратным переносом! Лесом, полем да торфяником!

Лорн ап Данхэм любовался на свою работу. Только что закаленный меч тускло сверкал, как рыбья чешуя. Триумф омрачало только одно — скоро такую же красоту сможет изготовить любой грамотный кузнец. Раз идею высказала сида, то о том, как делать такие мечи, будет знать половина Камбрии. Не признает богиня тайн мастерства. Чужие уважает, но свои — выбалтывает. Хотя нет, не выбалтывает. Наверняка гейс на ней такой, мистическое обязательство. Ведь за тысячи лет все, что ни напридумывала — людям раздарила. Так что и сварной клинок в руках — просто первый. А скоро их будет больше.

Не намного больше. Всех пока радует сталь и то, что из новой печи ее выходит много. Лорн припомнил — с другими мастерами сида говорила о ремесле, и они охотно поддакивали, когда Немайн рисовала подобия мельничных жерновов — для заточки литых, да грубо прокованных заготовок. Всего несколько бесед — и стало ясно, что римляне все-таки получат не секиры, как изначально договорился Дэффид, а старые добрые гладии. Уродливые короткие пыряла, рядом не лежавшие с благородными листовидными формами, но прочные и острые. А баланс обеспечит рукоять.

И что останется Лорну? Разве только создать гильдию кузнецов-оружейников да выставить свой клинок как образец шедевра. То есть работы, после которой ученик обретает право именоваться мастером? Сделал не хуже — молодец, можешь, нет — не позорь профессию, оставайся на подхвате у тех, кто достоин. Создать эталон — слава, но небольшая, раз уж ее всякий повторит. А скольких хлопот потребовала вещь! Долгая плавка не в большой общей печи, а в малом ее подобии, которое Лорн устроил у себя в кузнице. Да не одна — две плавки на сталь, три — на железо. Сварка клинка из кусочков. Проковка. Немайн говорила, что можно сделать много проковок, и тогда меч выйдет еще лучше. Но это работа не художника, а ремесленника. Значит, не то! Ведь незадолго до болезни сида даже не намекнула — сказала прямо, что для нее следующий меч сделает он, Лорн. А что такое меч Девы Озера? Новый Эскалибур! Уж он-то не может быть получен простым повторением рутинной работы.

Кое-какие шаги по изготовлению меча — спасителя Британии кузнец уже предпринял. А именно, позаботился о сырье. Пока сида болела, он поговорил с одним из ирландских друидов, который сам был не чужд огненному ремеслу. И добился своего: тот согласился послать за железом из древних друидических закладок, куда более старых, чем время жизни человека. Дюжина дюжин лет это будет или малость постарше — неважно. Важно, что в Камбрии лучшего железа не сыскать! За древнее железо друид просил лишь одного — присутствовать при изготовлении клинка, и Лорн неохотно согласился выполнить это условие. И через три дня после завершения навигации получил сверток с изъеденными ржавчиной крицами.

Но, прежде чем переводить на окалину драгоценный металл, следовало отработать технологию.