Оберег воплощения - Юлия Григорова

и я надеюсь, что этот эпизод никак не отразится на моей безопасности, — продолжала я настаивать на своём. — Ты мужчина, у вас есть определённые потребности, мне это прекрасно известно. Я не смею лишать вас их на то время, пока вы сопровождаете меня. Я просто не ожидала увидеть это. Могли хоть дверь закрыть. — Часть моих слов голосом Лиама повторились в ушах, но зачем я сказала их Праю? Я пыталась убедить в этом себя или его? Запнувшись перед словом «это», я перевела взгляд на губы наглого типа и неосознанно облизнула свои.

— Ты моя потребность, — тихо ответил он, выпрямившись насколько мог. В дверях зала застыла Яра. Она успела застегнуть рубашку и молча стояла там, сжимая руки в кулаки. Мне было плохо видно её лицо, но чувства, переполнявшие девушку, были вполне очевидны. Я испытывала точно такие же. — Я пытаюсь впечатлить тебя с первого дня, и думаешь, что я настолько глуп, чтобы так облажаться после всех приложенных усилий? Я не из тех идиотов, которые считают, что можно добиться внимания дамы, соблазняя другую у неё на глазах. Если бы я правда хотел переспать с ней, то у меня была куча возможностей сделать это, не опасаясь быть застуканным тобой!

— Впечатлить меня? — я чуть не рассмеялась, вспоминая, как в первое время вообще не хотела с ним разговаривать, прекрасно зная, к чему приведёт беседа. — Чем? Пошлыми шуточками, намёками, от которых меня воротило и приколами? Думаешь, это производит впечатление?

— Зачем, по-твоему, я отправился помогать больным? Зачем отдал ради них столько крови, сколько смог? Думаешь, мне есть до них хоть какое-то дело? — глаза Прая сузились, но взгляд продолжал прожигать меня и заглядывать в самую душу. Мне не хотелось вести с ним этот разговор. Наши беседы никогда не приводили ни к чему хорошему.

Почему-то, всего на секунду мне захотелось оказаться на месте Яры на той кухне. Ощутить вкус его губ, понять, чем поцелуй с ним отличался бы от тех, что у меня были. Но по этой же причине и свежести воспоминаний о поступках Лиама я не могла переступить через себя и сделать это.

— Ты ищейка церкви. Церкви не наплевать на людей, разве нет? — Я пожала плечами, не видя связи между его вопросом и тем, что мы здесь обсуждали.

— Я надеялся произвести этим впечатление на воплощение божества, в голосе которого была печаль, когда речь зашла о жертвах болезни! — рявкнул в ответ он.

— Меня этим не впечатлить, — прошептала я.

— А чем тогда? Что я должен сделать? — устало развёл он руками. Пошатнувшись, Прай чуть не рухнул на лавку возле себя, но вовремя снова опёрся о стол. Моя ладонь дрогнула, переставив трость в его сторону. Я почти сделала шаг, намереваясь броситься к нему и помочь.

— Тебе уже никогда не произвести на меня положительного впечатления, — едва слышно сказала я. Наблюдая за тем, как наглец слабел на глазах, я очень хотела поверить ему. Поверить, что всё произошедшее на кухне с участием Яры было только из-за помутнения рассудка Прая, вызванного слабостью, и на самом деле он говорил правду. Что он что-то испытывал ко мне… Что-то настоящее.

— Всего один вопрос, Иголочка. Зачем ты вызвалась идти с нами? Чтобы помочь мне или чтобы не оставлять нас с ней вдвоём? — мужчина смотрел на меня, и в его взгляде неожиданно промелькнула мольба. Ответ был для него важен. Краем глаза я заметила, как дёрнулась Яра. Развернувшись, она зашагала к лестнице на второй этаж, оставив нас наедине, что следовало сделать ещё раньше. Скорее всего, её уход означал скорое пробуждение Трея. А вот при нём вести этот диалог точно не стоило.

— Я вызвалась, чтобы помочь тебе… — нагло соврала я, вернув всё внимание Праю.

— Врунья, — заявил он мне прямо в лицо. — Когда Яра заговорила, я так мечтал, что эти слова сорвутся с твоих губ, и готов был расцеловать тебя, когда ты произнесла свои. Я так хотел, чтобы ты предложила это… Надеялся, что без присутствия Трея, контролирующего каждое наше движение, ты не выдержишь и поддашься мне. Надеялся, что наконец, смогу снова заключить тебя в объятия, вдохнуть твой пьянящий аромат, прижать к себе, и готов был отдать за это всю кровь, что есть во мне… — Вслушиваясь в слова, произносимые Праем, я ощущала, как постепенно камень на груди рассыпался и падал к моим ногам, заставляя сердце биться с каждой секундой всё быстрее. Мне никто и никогда не говорил ничего подобного. — Надеялся, наконец, ощутить вкус твоих губок, мягкость тела, испытать, каково это — войти… — неожиданно ляпнул Прай, давая мне повод вспомнить, с кем я имею дело. Он осёкся сам, но я уже нахмурилась и сжала одну руку в кулак, предвидя окончание фразы.

— Ты можешь хоть признание в любви не опошлять! — со злостью рявкнула я, ударив кочергой о пол. Ищейка поёжился от этого звука, но его губы растянулись в улыбке.

— А кто тебе сказал, что я собирался признаваться именно в этом?

— Ты спросил, что произвело бы впечатление? Вот это и произвело бы! Но без столь любимых тобой пошлостей, которые не позволительно произносить в присутствии дам, — взорвалась я и подалась немного вперёд.

— Я не могу тебе в этом признаться, Иголочка, ведь если буду первым, то никогда не услышу от тебя того же в ответ, — печально заметил Прай.

— Конечно не услышишь. Как ты вообще мог подумать о том, что я могу влюбиться в грубого, невоспитанного и неотёсанного негодяя, не умеющего даже говорить красиво! — почему-то у меня на глазах выступили слёзы, и я поспешила их смахнуть. Хоть он уже видел меня плачущей, но второй раз за несколько дней — это уже слишком. Камень вернулся на грудь, а на горле снова появилось ощущение стиснутых рук Лиама.

— А знаешь, что я слышу от тебя и это лучше всяких признаний? Как с каждым моим шагом твоё сердце начинает стучать быстрее. — Он сделал ко мне ещё один шаг. — Тук, — и ещё один, — тук, — и ещё, — тук. Как твоё дыхание учащается и становится тяжелее. Если бы мурашки, которые бегают по твоему телу и заставляют тебя дрожать, издавали бы звуки, то я слышал бы и их, но они появляются бесшумно даже для меня. — Мужчина замер, сохранив между нами расстояние в два оставшихся шага. — А ещё я вижу, как ты облизываешь губы каждый раз, когда смотришь на мои. Как твой взгляд задерживается именно на мне дольше, чем на любом другом человеке за все