Страсти по Фоме. Книга 2 - Сергей Викторович Осипов

— Он здесь, — сказал вдруг Доктор на манер Грика. — Чую!

Они оказались под стеной и брели по периметру монастыря в сторону от главного входа.

— Чую! — передразнил Фома. — Я так понимаю, официальная церемония отменяется? У вас, индейцев, на тропе охоты, все будет сдержанно и мужественно. Господи, как бы не заорать от восторга перед твоей стратегией!. Полезем опять по твоим монструозным понятиям или просто по веревке вверх?

— Какая веревка? — хмыкнул Доктор. — И на что ты ее накинешь, ковбой? Отвесная стена с отрицательным уклоном, очнись!

Они уже стояли под башней с противоположной стороны от центральных ворот. Здесь замок нависал совсем низко, метров пять-шесть скалы и — башня, гладкая, как свеча — ни одного выступа, если не считать узких окон-бойниц на высоте семи или восьми метров, и уклон был действительно отрицательный.

— А что только в этом проблема, на что накинуть? — спросил Фома, опять явственно ощутив в себе позыв дерзости: был он уже здесь, знает!.. — Во всяком случае, это лучше, чем шастать по твоим понятиям, среди всякой мерзости! — добавил он, хищно принюхиваясь.

Доктор с удивлением увидел, как Фома, откинув пару камней из-под куста у стены, достал моток веревки.

— Откуда?! — только ахнул он.

Фома пожал плечами:

— Может, девочек затаскивают?.. На покаяние.

Он вышел из-под выступа и свистнул вверх, туда, где чернела бойница башни.

— Ты что?! — задавленно цыкнул Доктор, и толкнул Фому под башню.

Но было уже поздно. Из узкого окна первого этажа высунулась голова в капюшоне. Даже отсюда, снизу, было видно, как округлились глаза брата во голубых кругах.

Доктор замер, готовый к самым решительным действиям, но Фома его опередил.

— Далеко ли до моря, божий человек? — спросил он.

— Да не, тут рядом!.. — Впав в транс от идиотизма вопроса (море виднелось в двух шагах), монах махнул рукой в сторону гудящего прибоя. Голос у него был ласковый, певучий.

— Это хорошо! — сказал Фома. — На-ка, держи веревку, будем дно мерить!

Монах в изумлении не успел ни спросить, ни понять, в чем дело, как веревка была уже у него в руках. Потом он чуть не вывалился из бойницы, так как Фома начал стремительно взбираться к нему. Тут уже времени и сил спрашивать, зачем и почему, не было. Монах только изо всех сил уперся чревом в подоконник, чтобы не выпасть из окна. Просто отпустить веревку, к чертовой матери, ему и в голову не пришло: люди же лезут, причем совершенно незнакомые! Как отпустить?! И он держал ее изо всех сил.

— Ну, здравствуй, брат!..

Фома мертво прижал к себе тщедушного монашка на предмет любви к ближнему и нижнему Доктору. Теперь они держали преступную веревку вместе.

— Я бы тебя поцеловал, да у вас ведь, поди, пост какой-нибудь парадонтозный! — горячо шепнул Фома. — Так что не кричи и воссияешь в веках!

Запыхавшийся монах сник в его железных объятиях. Эта черта его характера понравилась Фоме.

— Как звать-то тебя, брате?.. — Приотпустил он человека в капюшоне.

— Тихон, — едва выдавил тот.

— Тихо, Тихон, мы миротворцы! — поведал ему Фома задушевно. — Ангелы с неба…

При этом он показал вниз, где на другом конце «чалки» болтался Доктор.

— Будешь молчать, никогда не узнаешь вкус этой веревки. Хорошо?..

Фома был предельно ласков, и Тихон кивнул: конечно, хорошо, правда, насколько хорошо, он не загадывался, просто тихо любил оставшуюся ему жизнь. Фома намотал веревку на крюк, предусмотрительно торчащий во внутренней стене на случай неформального общения братии, и сильно, два раза, дернул — проверил на прочность. Пока Доктор взбирался по ней, он осмотрел помещение.

Небольшая полукруглая комната с пюпитром для священного писания в центре, словно пульт дирижера, пара сундуков для спанья и сиденья вдоль стен — места тайных скорбей монахов, и маленький столик с куском хлеба на деревянной тарелке и деревянной же кружкой с водой — фуршет.

Обстановка была законченной в своей аскетичности и неудивительно, что вместо стражи здесь оказался постник, видимо, с этой стороны давно никого не ждали, если ждали вообще.

— Все постишься? — спросил Фома.

Тихон молча кивнул, потом добавил срывающимся голосом:

— Епитимья.

— Наказали? Правильно! А если бы ты вывалился из-за своего поста голодного или не удержал меня? — строго спросил Фома. — Ты об этом подумал, нет?..

Тихон об этом, естественно, не подумал. Он только очень быстро «крестился» по кругу, около пупа, потихонечку, в силу имени, осознавая, что попал в неприятную историю, но уповая на неисследованную и от того не очень ясную высшую милость. Авось?..

— Я те вот что скажу, Тиша. На будущее. Головы надо постить, чтобы крепче веревки держать, понял? Крепость духовная, это и крепость телесная, и тогда никакие крепости не страшны. Ты будешь поднимать сюда сразу по двое, лучше — по две. Это будет настоящий пост, с настоящими страстями!

Появился Доктор и прервал лекцию о вреде постной жизни. Увидев его решительное лицо над подоконником, Тихон сам стал бледным, как ангел, словно в посту его наступил качественный скачок, этакое просветление: мол, мне конец! буду вести себя хорошо!..

— Ты шаровик, везунчик и раздолбай!.. — Это было первое, что сказал Доктор, спрыгнув с подоконника.

Тихон, естественно, отнес это к себе и потух, как свеча на ветру.

— Ну ладно, ладно! — примиряющее поднял руки Фома. — Вот Тихон, который подал руку дружбы и не отпустил ее, несмотря на пост.

— Ты, кстати, читать умеешь? — спросил он у Тихона, тот кивнул и стал тихо падать в обморок.

— Не-не-не! — запретил Фома, воткнув железный палец под ребро Тихона, потом подал верительную грамоту. — Читай, брате!..

— Хрупп здесь? — спросил он, когда монах кончил читать.